Он был по-прежнему спокоен. Но узбек Ахмед глядел на меня недобро, с упреком, как человек, обманувшийся в своих надеждах.
Продолжая сидеть, командир внимательно, пронизывающим насквозь взглядом оглядел Кирсанова. Затем все с тем же, видимо природным, спокойствием сказал:
— Давайте познакомимся. Кто вы?
Кирсанов, должно быть, сильно продрог, лежа под сырым гребенщиком: он дрожал, словно его била лихорадка. В худом, неприятном лице его не было ни кровинки. Но глаза были спокойны. Он ответил без колебаний:
— Меня зовут Лукин... Геннадий Иванович... Солдат бывшего казачьего полка в Хиве.
— Казачьего полка?
— Да.
— Кто им командовал?
— Полковник Зайцев. Он хотел двинуть полк на Чарджуй. Мы, группа большевиков, выступили против него, предложили присоединиться к красногвардейцам в Петро-Александровске. Он нас арестовал. С помощью солдат русского гарнизона в Хиве мы бежали из-под ареста, почти полгода скрывались в окрестностях Аральского моря. Наконец решили через Кызылкумы пробраться в Чарджуй. И вот, похоронив троих товарищей в песках, я после долгих мучений добрел до этих мест. Хотел было идти дальше, а тут появились вот эти трое. Я подумал, что это басмачи, и спрятался.
Командир насмешливо улыбнулся:
— У тебя пулемет... И ты прячешься от каких-то трех басмачей?
— А что делать? Он, проклятый, не работает. В Кызылкумах потерял огниво.
Командир посмотрел на черноусого кавалериста, как бы спрашивая: «Это правда?» Тот подтвердил слова Кирсанова: пулемет в самом деле неисправен.
Командир повернулся в мою сторону:
— Значит, вы этого человека видите впервые?
— Да, — спокойно ответил я. — Никогда его не видел.
Ахмед неприязненно посмотрел на меня и сердито буркнул:
— Ложь!
Я пожал плечами, как бы не находя ответа.
— Кроме всевышнего, у меня нет свидетеля! Командир снова перевел взгляд на Кирсанова:
— Кто прикрыл вас ветками гребенщика?
— Сам.
— Вы видели нас?
— Нет... Не видел, как и эти трое подъехали. Думал пролежать до темноты... А потом идти дальше.
Не сводивший с меня глаз Ахмед с угрозой спросил:
— Ты поклянешься на Коране, что не знаешь его?
— Нет! — так же спокойно ответил я. — Отсеките мне голову, но я не стану клясться. Не пристало человеку религии давать клятву. Но то, что я его не знаю, — правда. Поверьте: я никогда в жизни не лгал.
Я был поражен мужеством Кирсанова. Он был весь в грязи, даже брови и ресницы его были залеплены глиной, зрачки глаз еле виднелись. Но он держался твердо, говорил уверенно, как человек, верящий в свою судьбу.
Командир встал и, подойдя вплотную к Кирсанову, смерил его с ног до головы яростным взглядом. Затем грозно проговорил:
— Значит, вы не хотите очиститься от грязи... Предпочитаете валяться в болоте, а не сознаваться. Так?
Кирсанов ответил без страха:
— Что это значит? Кто любит грязь?
— Как видно, есть такие... Иначе вы не стояли бы так!
Командир обернулся ко мне и, не меняя тона, сказал:
— Ахун! Вам также придется поехать с нами.
— Куда?
— В Турткуль.
— А что мне там делать?
— Приедете и узнаете!
Спустя два дня мы прибыли в Турткуль — форпост туркестанских большевиков на пороге Хивы. На старой русской карте этот городок был известен как Петро-Але-ксандровск. От Хивы его отделяла только Амударья. Стоило пересечь ее, и вы попадали в другой мир.
Большевики придавали Турткулю большое значение. Они сосредоточили здесь крупные силы, готовясь к затяжной борьбе. К тому же Турткуль являлся убежищем для хивинских бунтовщиков. Пройдя здесь большевистскую школу, они разъезжались по районам Хивы, стремясь опрокинуть и без того шатающийся трон хивинского хана. Люди Джунаид-хана не один раз пытались овладеть Турткулем. Они хорошо понимали, что по соседству с пороховой бочкой долго не проживешь, но у них не было сил, чтобы самим взорвать ее.
Нас заключили в гарнизонную тюрьму. В тесном, огороженном колючей проволокой доме было всего несколько комнат. «По-видимому, тюрьма построена специально для политических заключенных», — предположил я.
Так и оказалось. Вот уже месяц, как я перешагнул порог тюремной камеры. За это время не видел никого, кроме следователя, который вел допрос, да караульных солдат. Правда, недели две тому назад ко мне в камеру посадили одного старика. Он рассказал, что сам из Нукуса, что большевики арестовали его, обвинив в связях с Джунаид-ханом, и что теперь его везут в Чарджуй. Я сразу почувствовал, что это не простой человек, поэтому пошел на «откровенный» разговор и быстро «раскрыл душу». Старик прощупывал меня со всех сторон. Мы провели неделю в бескровных схватках. Бог знает, кто вышел, победителем, а кто был побежден в этом поединке. Думаю, старик покинул камеру, уверенный, что именно он одержал победу. Только этого мне и нужно было!
До сих пор мне не приходилось сидеть в тюрьме. Наверно, поэтому месяц показался мне целой жизнью. Не осталось ни одного события, которое я не вспомнил бы. Не один раз перебрал все свое прошлое, начиная с дней беззаботного детства, вплоть до самых извилистых перепутий жизни. Вспоминал последние дни, пытался окинуть мысленным взглядом будущее, снова обратился к прошлому... Что может быть стремительнее воображения! За какие-то секунды можно облететь всю свою жизнь. А ты вынужден прозябать здесь, в полном одиночестве, влача серые, однообразные дни.
Я чувствовал, что голова у меня начинает распухать от одних и тех же назойливых, неотвязных мыслей. Чем кончатся эти полные лишений скитания? Куда занесет меня необычная судьба? Допустим, я вырвусь из этого ада... Вернусь в Асхабад... Вряд ли мне скажут:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126