Звук резанул Руиза по нервам.
Сыновья Бхаса подошли ближе. Там, где ступал Тетри, бог голода,
прорастала трава засухи, извиваясь с судорожной силой. Там, где ступал
Менк, бог рабства, прорастал смертник вонючими клубками, и запах этого
противного растения прошелся по зрителям, гнилостный, затхлый. Богиня
поднялась и отпрянула, заметив этих двоих в первый раз.
- А эти чудовища, кто они? - спросила она с такой издевкой, какую
только позволяли ей дрожащие губы.
Бхас схватил ее за руку и наказал ее болью, болью, которая прожгла ее
руку и схватила ее за сердце. Она упала на землю, катаясь из стороны в
сторону, колотя больную руку здоровой, чтобы наказать источник своих
страданий. Когда наконец боль прекратилась, она села и посмотрела на Бхаса
глазами, в которых больше не было непокорности.
Бхас улыбнулся под маской, и впечатление было такое, что под черным
шелком проползли черви.
- Вот тебе на выбор, Хашипут, - сказал он, показывая на своих
сыновей. - Один из них станет твоим супругом, супругом, который был тебе
обещан, когда мир еще был молод, так же, как ты была обещана нам,
прекрасная Хашипут. Твой отец никогда не говорил тебе про этот договор,
нет?
- Нет, - сказала она.
Она не могла заставить себя смотреть на ужасную троицу, но их
божественные эманации касались ее, словно горячий грязный ветер. Черная
сила Бхаса, пустая алчность Менка, безнадежное отчаяние Тетри.
- Но это правда, о да, это правда. - Бхас шагнул к ней. Запустив свою
тощую сильную руку ей в волосы, он рывком поднял ее на ноги. Она была
слишком слаба, чтобы сопротивляться или даже самой перенести свой вес на
ноги, поэтому она висела в его руке, как добыча.
- Могу ли я, - сказал Бхас, - представить тебе моих любимых сыновей?
Он показал своей свободной рукой.
- Это мой первенец, Менк.
Менк отвесил униженный поклон, деревянно, как оживленный труп.
Хашипут передернулась, и Бхас для предостережения потряс ее.
- А это, - продолжал он, - Тетри, мой младший.
Тетри не кланялся. Он протянул вперед руки молящим жестом. Там, где
одеяние открывало, спадая, его руки, они казались почти лишенными плоти,
кости были покрыты туго натянутой кожей, а пальцы казались когтями.
Хашипут наконец нашла в себе силы встать, и Бхас отпустил ее. Он
отступил, положив руку ей на плечи.
- Ты должна выбрать, - прошептал он ей на ухо. - У тебя нет выбора,
кроме как сделать выбор. Если ты не выберешь, ты не умрешь, но пожелаешь
себе смерти. Тебе придется прятать свое уродство в самой глубокой пещере,
какую ты только сможешь найти, чтобы те, кто тебя превозносили за красоту,
не забили бы тебя камнями от бешенства и омерзения. А?
Хашипут не смела сомневаться в его словах.
- Разве для твоих сыновей нет жен в Аду? - спросила она, и голос ее
звучал смиренно, полный поражения.
Бхас рассмеялся, и руки его сомкнулись на ее плечах, впиваясь в тело.
Но эта маленькая боль была как ласка, в сравнении с болью в ее руке.
- Может, и есть, - ответил он, - но женщины Ада грубы и жестки в
сравнении с тобой, зрелая, сочная Хашипут.
Словно для того, чтобы подчеркнуть его слова, боль в ее руке
вспыхнула с новой силой так, что она почти потеряла сознание.
- Да, - сказала она, - я сделаю выбор.
Руиз дрожал в нарастающем холоде. Он смотрел, совершенно
завороженный, как продвигается пьеса.
Он смотрел, как богиня выбрала Тетри. Он смотрел, как боги сняли с
себя маски, и Хашипут снова лишилась чувств. В вихре голубого сияния сцена
превратилась во дворец отца Хашипут. Действие пьесы становилось все
динамичнее, когда Хашипут провела Бхаса и его сыновей в позолоченные
палаты, где сладкие плоды свисали с ветвей, растущих из прохладного белого
камня, где молодое вино струилось из каждого дворцового фонтана. Фокусники
выполняли чудеса обмана, переменяя сцену не хуже пангалактической
холодрамы, а красота феникса становилась измученной, ее терзали боль и
ужас. Лицо ее бледнело с каждой секундой, волосы слипались от пота. Бог
засухи и его сыновья крались по коридорам и садам, и там, где они
проходили, за ними следовала смерть, останавливая фонтаны и иссушая цветы.
Руиз почувствовал холодный ужас. Невзирая на свое выученное
равнодушие, отстраненность от этой сцены, он стал смотреть на феникса, как
на нечто... человеческое, нечто большее, чем безымянная жертва на богом
забытой планетке-поставщице рабов. По мере того, как она извивалась и
боролась, катясь все ниже по сужающемуся тоннелю сюжета, все ближе и ближе
к собственной смерти. Руизу все труднее и труднее становилось смотреть.
Глаза ее, казалось, смотрели внутрь, ее полные губы были сжаты в тонкую
линию несчастья, но сквозь все муки она играла свою роль безупречно,
восхитительно, все еще она была нежной, глупенькой богиней.
Приближалась развязка пьесы. Руиз шевельнулся, спуститься со своего
выгодного места. Он стал скользить в толпе, не встречая никакого
сопротивления от биддерумцев, которые были еще более захвачены пьесой, чем
он. Руиз протолкался поближе к сцене, его навыки взяли ситуацию под
контроль, пока его сознание все еще было захвачено мистерией и ее чудесами
и ужасами.

Во дворце Канеша, где раньше все было сплошной усладительной
прохладой, воцарилось засушливое запустение. Бхас делал, что хотел,
разлагая все во дворце, даже те жертвы, которыми питался отец Хашипут,
поэтому величайший из богов смертельно заболел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111