Он также рассказал историю, как в 1948 году Дикштейн обставил арабов: он слышал о ней от своих родственников, и ему она доставила не меньшее удовольствие, чем им. Повествование, переходя из уст в уста, превратилось в легенду. Дикштейн пришел к выводу, что Кортоне искренне рад его видеть. Может, ему просто все надоело. Что вполне может быть, если каждый вечер ему приходится поглощать свой обед в компании молчаливой жены, двух невоспитанных мальчишек и акулоподобного советника. Дикштейн делал все, что мог, дабы поддерживать у него хорошее настроение: он хотел, чтобы благодушие не покинуло хозяина дома, когда он обратится к нему с просьбой.
В завершении обеда Кортоне и Дикштейн расположились в кожаных креслах в его кабинете, и дворецкий принес им коньяк и сигары. Дикштейн отказался и от того, и от другого.
— Ты же чертовски пил, — вспомнил Кортоне.
— Это была чертовская война, — ответил Дикштейн. Дворецкий оставил кабинет. Понаблюдав, как Кортоне пьет коньяк, как раскуривает сигару, Дикштейн подумал, что Ал ест, пьет и курит как-то безрадостно, словно надеясь, что, если он все это будет делать регулярно, то наконец почувствует вкус этих радостей. Вспоминая непринужденное веселье, с которым они вдвоем проводили время у его сицилийских родственников, Дикштейн подумал, остались ли в жизни Кортоне какие-то настоящие живые люди.
Внезапно Кортоне расхохотался.
— Я помню каждую минуту того дня в Оксфорде. Слушай, у тебя что-нибудь получилось с той профессорской женой, как её, этой арабкой?
— Нет, — сдержанно улыбнулся Дикштейн. — И ныне она мертва.
— Прости.
— И случилась странная вещь. Я вернулся туда, в тот домик у реки, и встретил её дочь… Она выглядит точно такой, какой была Эйла.
— В самом деле?.. — Кортоне плотоядно посмотрел на него. — И ты охмурил дочку — ну, просто не могу поверить! Дикштейн кивнул.
— Мы несколько раз встречались. И я хочу жениться на ней. В следующий раз, когда мы увидимся, я хочу просить её руки.
— И ты считаешь, что она согласится?
— Не уверен. Но хочу надеяться. Я старше её.
— Возраст не имеет значения. Хотя тебе надо немного прибавить в теле. Женщины любят, чтобы было, за что подержаться.
Разговор начал утомлять Дикштейна, и он понял, в чем дело: Кортоне воспринимал их общение, как банальный треп. Может быть, сказывалась многолетняя привычка держать язык за зубами: может, дело заключалось в том, что большинство дел «семейного бизнеса» носило уголовный характер, и он не хотел, чтобы Дикштейн догадался об этом (хотя он так и так это предполагал): или, может, тут было что-то еще, с чем он очень боялся столкнуться, какое-то тайное разочарование, которого он не хотел испытывать — во всяком случае, в этом толстом мужчине давно исчезли следы того открытого, веселого, восторженного молодого человека. Дикштейна так и тянуло спросить его — скажи, что доставляет тебе радость в жизни, кого ты любишь и как вообще идет твоя жизнь.
Вместо этого он сказал:
— Ты помнишь, что сказал мне в Оксфорде?
— Конечно. Я у тебя в долгу, ты спас мне жизнь. — Кортоне затянулся сигарой.
Хоть в этом он не изменился.
— И я здесь, чтобы попросить тебя о помощи.
— Валяй и проси.
— Ты не против, если я включу радио?
Кортоне улыбнулся.
— Это помещение обследуется на предмет обнаружения «клопов», самое малое, раз в неделю.
— Отлично, — сказал Дикштейн, но все-таки включил радио. — Карты на стол. Ал. Я работаю на израильскую разведку. Кортоне вытаращил глаза:
— Я должен был бы догадаться.
— Ив ноябре я собираюсь провернуть одну операцию в Средиземноморье. Это… — Дикштейн остановился, прикидывая, сколько он может выложить собеседнику, и решил, что немного. — Это то, что может положить, в результате, конец войнам на Ближнем Востоке. — Он помолчал, вспоминая фразу, которую Кортоне обычно употреблял: — И я не пудрю тебе мозги.
Кортоне рассмеялся.
— Если бы ты хотел пудрить мне мозги, то, думаю, явился бы сюда скорее, чем через двадцать лет.
— Очень важно, чтобы следы операции не привели в Израиль. Мне нужна база, с которой я мог бы действовать. Большой дом на берегу, с причалом для небольших судов и якорной стоянкой недалеко от берега для судна побольше. Пока я буду там — думаю, недели две, не больше — мне нужно прикрытие от расспросов полиции и слишком любопытных чиновников. И мне пришло в голову единственное место, где я мог бы обрести все это, и единственный человек, который мог бы мне помочь.
Кортоне кивнул.
— Я знаю такое место — заброшенный дом в Сицилии. Там не особенно шикарно, парень — нет отопления, без телефона, но для оплаты по счету подойдет.
Дикштейн широко улыбнулся.
— Потрясающе. Именно об этом я и собираюсь просить.
— Ты шутишь, — сказал Кортоне. — И это все?

«КОМУ: шефу Моссада.
ОТ КОГО: Шефа лондонского отделения.
ДАТА: 29 июля 1968 года.
Почти с уверенностью можно утверждать, что Сузи Эшфорд является агентом арабской разведывательной службы.
Она родилась в Оксфорде (Англия) 17 июня 1944 года, единственный ребенок мистера (теперь профессора) Стивена Эшфорда (родился в Гилфорде, Англия, в 1908 году) и Эйлы Зуаби (родилась в Триполи, Ливан, в 1925 году). Мать, которая умерла в 1954 году, была чистокровной арабкой. Отец известен в Англии под именем «Арабиста»: большую часть первых сорока лет жизни провел на Ближнем Востоке как исследователь, предприниматель и лингвист. Ныне он преподает семитские языки в Оксфордском университете, где хорошо известны его умеренные, но явно проарабские взгляды.
Таким образом, хотя Сузи Эшфорд является урожденной подданной Соединенного Королевства, есть основания предполагать, что она предана делу арабов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120