Вторым человеком на борту был Иосиф Коэн. Его появление ознаменовалось привычным обрядом: он преподнес капитану бутылку виски и сел пропустить стаканчик с ним и представителем компании. К тому же он принес пачку билетов, дающих право на посещение ночного клуба и одноразовую выпивку в нем, которые вручил капитану и офицерам судна. Ему предстояло узнать имя старшего механика. Дикштейн предположил, что он может заглянуть с этой целью в судовую роль, дабы каждому офицеру поименно вручить по билету в ночной клуб.
Как бы он там ни действовал, его старания увенчались успехом: спустившись по трапу и направляясь по набережной в свой офис, он, проходя мимо Дикштейна, пробормотал, не замедляя шага: «Механика зовут Сарн».
Лишь к полудню кран приступил к работе, и докеры стали устанавливать бочки в трех трюмах «Копарелли». Каждая бочка перегружалась в отдельности, а в трюме её предстояло раскрепить деревянными клиньями. Как и предполагалось, до вечера погрузку завершить не удалось.
Вечером Дикштейн направился в лучший ночной клуб города. За стойкой рядом с телефоном сидела потрясающая женщина примерно тридцати лет, с густыми черными волосами и тонким аристократическим лицом, на котором застыло легкое выражение брезгливости. На ней было элегантное черное платье, которое предоставляло взгляду почти всю длину её совершенных ног и большую часть высокой округлой груди. Дикштейн еле заметно кивнул ей, но не обмолвился ни словом.
Сев в углу, он заказал себе стакан пива, оставаясь в надежде; что моряки все же появятся. Конечно же, они придут. Когда моряк отказался от дармовой выпивки?
Именно так.
Клуб начал заполняться. Женщина в черном платье уже получила пару приглашений, но каждый раз отказывала обоим мужчинам, давая им понять, что она не искательница приключений. В девять часов Дикштейн вышел в холл и позвонил Коэну. До этого, как было условлено, Коэн под каким-то предлогом позвонит капитану. И теперь он сообщил Дикштейну то, что ему удалось узнать: все, кроме двух офицеров, решили воспользоваться предложенными билетами. Исключение составили сам капитан, который был занят бумажной волокитой, и радист — новенький, которого взяли на борт в Кардиффе, когда Ларс поломал себе ногу; у него небольшой насморк.
Затем Дикштейн набрал номер телефона клуба, в котором сам находился. Он хотел бы поговорить с мистером Сарном, который, насколько он предполагает, должен находиться где-то около стойки. Дожидаясь ответа, он слышал, как бармен выкрикнул имя Сарна, и оно доносилось до него с двух сторон: одно прямо из помещения бара, а другое, пройдя несколько миль по телефонной линии, из трубки. Наконец он услышал в ней голос:
— Да? Алло? Это Сарн. Кто здесь? Алло?
Повесив трубку, Дикштейн незамедлительно вернулся в бар, не спуская глаз с того места, где стоял телефонный аппарат на стойке. Женщина в черном платье говорила с высоким загорелым блондином лет тридцати с небольшим, которого Дикштейн видел днем на пристани. Значит, это и есть Сарн.
Женщина улыбнулась своему собеседнику. Она одарила его очаровательной улыбкой, которая не может не воздействовать на любого мужчину: она была теплой и многообещающей, демонстрирующей ровные белоснежные зубы, и сопровождалась влажным мерцанием полузакрытых глаз, полных неприкрытой страсти — даже в голову не могло придти, что этот взгляд тысячу раз отрепетирован перед зеркалом.
Дикштейн наблюдал за происходящим, и сам очарованный этой игрой. Он имел очень смутное представление, как срабатывают такие штуки, как мужчины подцепляют женщин, а женщины — мужчин, и он ещё меньше понимал, каким образом женщина может подцепить мужчину, в то же время создавая у него впечатление, что это он выбирает её.
Похоже было, что и Сарн не лишен обаятельности. Он ответил ей такой же улыбкой, в которой было что-то мальчишеское, после чего помолодел лет на десять. Он что-то сказал ей, на что она опять улыбнулась. Он замялся, как мужчина, который хочет ещё что-то сказать, но не может придумать тему для разговора; и тут к ужасу Дикштейна он повернулся, словно собираясь отойти от своей собеседницы.
Но женщина знала свое дело: Дикштейн мог не беспокоиться. Она коснулась рукава блейзера Сарна, и тот повернулся к ней. В её руке внезапно появилась сигарета. Сарн похлопал себя по карманам в поисках спичек. Видно было, что он не курит. Дикштейн застонал про себя. Женщина вынула зажигалку из вечерней сумочки, лежащей перед ней на стойке, и протянула ему. Он дал ей прикурить.
Дикштейн не мог ни отойти, ни наблюдать за происходящим с расстояния: он с трудом приходил в себя от нервного потрясения. Он должен слышать, о чем они беседуют. Протолкавшись поближе, он остановился за спиной Сарна, который разговаривал с женщиной. Дикштейн заказал ещё пива.
Дикштейн знал, что у женщины может быть теплый и зовущий голос, но сейчас она пустила в ход все его обертона. У некоторых женщин порочные глаза, а у неё голос.
— Такие штуки вечно случаются со мной, — говорил Сарн.
— Вы имеете в виду телефонный звонок? — спросила женщина.
Сарн кивнул.
— Это все женщины. Терпеть не могу женщин. Всю жизнь они причиняли мне боль и страдания. Прямо хоть становись гомосексуалистом.
Дикштейн удивился. Что он говорит? Что он имеет в виду? Неужели он хочет таким образом от неё отделаться?
— Поэтому вы и не обзавелись одной женщиной?
— Из меня не получается любовника.
— Станьте монахом.
— Видите ли, у меня другая проблема, у меня просто ненасытный сексуальный аппетит. Мне нужна женщина несколько раз за ночь. И это довольно серьезная проблема для меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120