Не спорь со мной, сегодня ты вернуться не можешь, уже слишком поздно, а тебе нужен отдых.
Он не стал дожидаться ответа, а просто взял ее на руки и вынес из кухни.
Темнота, ступеньки. Она ничего не видела, даже Риза, но сквозь складки простыни чувствовала руки, поддерживающие ее плечи и колени, его вздымающуюся грудь, жаркое дыхание.
Риз опустил ее на постель, на пуховую перину. Сколько же лет она не… Джоан утонула в этой мягкой невесомости. Ее тело заныло от удовольствия, но вдруг она насторожилось, оцепенев от пришедшей ей в голову мысли.
На пуховой перине, скорее всего, спит Риз.
Она попыталась сопротивляться, но половицы уже скрипели под сапогами выходящего Риза.
– Спи, Джоан.
Она ждала, пока шаги стихнут. Каменщик спустился по лестнице. Пуховые горы, коварно искушая, поддерживали ее, словно облака.
Постепенно глаза привыкли к бледному лунному свету, и она решилась взглянуть в окно. Над остроконечной крышей дома на противоположной стороне улицы был виден кусочек неба. Несколько звездочек бледными пятнышками светились в темноте. Они замерцали и начали раздваиваться у нее перед глазами, и она погрузилась в крепкий сон.
Оставив Джоан отдыхать в спальне, Риз вылил воду из ванны и вытер мокрый пол. Развесив полотенце и свою рубашку, он наклонился, чтобы закончить уборку, поднял платье и мысленно снова увидел ее такой, какой она была, когда он пришел укутать ее простыней. Стояла перед очагом совершенно обнаженная с влажными распущенными волосами, которые струились, словно вьющиеся стебли, по спине и груди. Она была невероятно хороша собой и совершенно неподвижна, смотрела не отрываясь на это платье, словно зачарованная.
Никогда не забыть ему выражения ее лица. Пламенная ярость, дрожь презрения, отвращение. Вряд ли перепачканное платье могло вызвать эти чувства, видимо было что-то трагическое в прошлом девушки, оставившее неизгладимый след в ее сердце.
Она казалась совершенно сломленной, когда обратила к нему лицо. Настолько сломленной, что ее нагота не имела в этот момент никакого значения. Резкие слова, сказанные друг другу, внезапно потеряли всякий смысл. Ему хотелось утешить ее, заключить в свои объятия и защитить от прошлых обид, но тогда он не решился это сделать, и момент был упущен.
Риз свернул платье и положил его на скамью. Ткань была очень дорогой, возможно, она ей еще пригодится.
Он вернулся в спальню, решив, что она уже спит, нисколько не сомневаясь: в течение многих часов она даже не пошелохнется.
Джоан лежала на боку, завернувшись в простыню, причудливыми складками собиравшуюся до самых лодыжек. Ее еще влажные волосы разметались по подушке, окружая лицо, словно золотой ореол, мерцающий в лунном свете. При этом неверном свете она казалась спящим ангелом.
Риз снял сапоги и вытянулся рядом с ней на кровати. Утром он должен работать и поэтому не мог спать на жестком полу. Она все равно проснется гораздо позже его, и, значит, ее не напугает то, что им пришлось делить одну постель. Кровать была достаточно широка для двоих, а она, умаявшись за день, ничего не чувствовала и не слышала.
Но он не спал, он-то чувствовал и слышал и никак не мог уснуть. Странно, но то, что она лежала рядом, казалось совершенно естественным, и это при том, что они были едва знакомы. Время от времени Риз делил эту постель с женщинами, с которыми он был знаком гораздо ближе, но он всегда воспринимал их как нечто чуждое, временное, как вторжение, иногда умышленное, иногда нет, в его жизнь, посягательство на его свободу. Джоан так естественно смотрелась в этой постели, как будто родилась в ней. Может, ей суждено было заполнить пустоту в его душе и в его постели?
Джоан завозилась во сне и свернулась калачиком рядом с ним, словно обиженный ребенок, ищущий защиты. Ее колени уперлись в поясницу Риза, а дыхание обожгло его плечи.
Риз не шелохнулся, не отодвинулся и не отодвинул ее.
Глава 4
Они с Марком стояли за спиной священника. Вид поля битвы, по которому им пришлось идти, вызывал у Джоан дурноту, ее тошнило уже от того, что пришлось увидеть. Стараясь хоть как-то приободрить маленького Марка, она крепко сжимала его руку. Только необходимость заботиться о брате помогала ей сохранить самообладание.
Они тщетно пытались обойти лужи крови, их было слишком много. Оставшиеся в живых солдаты подбирали уже ненужное мертвым оружие, стаскивали одежду с убитых.
Возгласы ликования победителей, доносившиеся с другого конца поля, казались особенно неуместными на фоне причитаний женщин и воплей детей, отыскавших среди убитых своих мужей и отцов.
Священник прочистил горло и снова затянул молитву. Сделав небольшой перерыв, он со скорбным выражением лица повернулся к девушке:
– Джоан, не надо… Я сам прочитаю молитву за упокой его души. Не ходите туда.
Он немного постоял и направился читать молитву за упокой души человека, вид бренного тела которого он стремился скрыть от взоров Джоан и Марка.
Комок подступил к ее горлу, и она не смогла ответить, лишь покрепче прижала к себе разрыдавшегося Марка, но взгляд не отвела.
Там лежал ее отец – голова без шлема, лицо сохранило строгое решительное выражение. Липкие струйки крови застыли на его доспехах, они вытекали из зияющей черной раны, рассекавшей горло и плечо. При этом его меч покоился в ножнах.
Джоан оцепенела от ужаса. Она и раньше видела смерть, но не такую жестокую, и то был не ее отец. Она чувствовала, что силы вот-вот оставят ее.
Голос. Крик Он будто сквозь пелену проник в ее сознание. Джоан пыталась заставить себя поверить, что это всего лишь кошмарный сон.
Кто-то положил руку ей на плечо, но она не пришла в себя – снова видела перед собой трупы и слышала доносившиеся со всех сторон вопли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116