– Как ты мог поддерживать такого, как он? Как мог допустить, чтобы верховная власть сосредоточилась в руках этого человека, который творит теперь все, что ему вздумается?
– Я поддерживал не его, мы помогали королеве и ее сыну, мы боролись, чтобы избавить королевство от короля, который был марионеткой в руках людей без чести и совести. Вероятно, в доме отца ты не видела того, что творилось тогда.
– Ты хочешь сказать, что я была ослеплена достатком?
– Я хочу сказать, что ты была молода, защищена, ограждена от несправедливости.
– Все изменилось, не так ли?
– Джоан, то, что случилось с тобой и твоей семьей, причиняет мне боль. Невозможно было предугадать, чем закончится мятеж, но последнего короля необходимо было низвергнуть. Я не стану извиняться за то, что помог свергнуть монарха, не достойного трона.
– Как тебе, должно быть, удобно с твоими высокими принципами! Как спокойно на душе, когда знаешь, что ты поступил правильно, по крайней мере, как тебе кажется! Как легко играть в опасную игру, когда ты твердо знаешь, что тебе нечего терять, кроме жизни!
– Это не так уже мало.
– Я на собственном опыте убедилась, что жертвовать собственной жизнью гораздо проще, чем жизнью тех, кого любишь. Ты не создал семьи и не пустил корней, ты сделал так, чтобы тебе никогда не пришлось предстать перед этим ужасным выбором. На твоих глазах могли бы растоптать невинных, и ты бы не заметил этого, потому что эти невинные не имеют к тебе никакого отношения. Да, я не помню тех времен, когда благородные мужи вершили великие дела во имя высоких идеалов, но зато я отчетливо помню залитый кровью крепостной двор и храбрецов, жестоко убитых при попытке сдаться, и завоевателя с глазами дьявола, исторгнутого из ада!
Джоан резко отвернулась и сделала шаг по направлению к очагу. Он смотрел на ее гордо распрямленную спину и даже по ней видел, что Джоан будет непреклонна в своем неприятии его оправданий, понимал, что ему не хватит всех слов мира, чтобы оправдаться.
Он вернулся к обсуждению будничных дел – на какое-то время.
– Если ты хочешь осмотреть полы, приходи в Вестминстер сегодня в восемь. Я встречу тебя у ворот и проведу в покои. Затем мы съездим в Кент и посмотрим плиточную мастерскую. Я узнал, где она расположена, это совсем недалеко от города.
Он ждал, что она откажется. Женщина, презирающая мужчину, не захочет проводить с ним столько времени. Но она подумала и кивнула. Взяв котел за ручку, она отправилась к колодцу.
Он хорошо рассмотрел ее лицо, пока она проходила мимо: оно было полно решимости, в глазах полыхал огонь.
Слово. Взгляд. Вздох.
Джоан вышла из дома задолго до восьми, чуть позже Риза, и пересекла рынок.
В таверне у собора Джона не было. Она села на лавку у стола в темном углу и стала ждать. Если он не придет сегодня утром, она попробует встретиться с ним в другой раз. Женщина, разливавшая эль, вопросительно посмотрела на нее, и Джоан покачала головой в ответ. У нее не было денег на эль, и еще долго не будет, но у нее будут деньги на другие, более важные вещи.
Наконец Джон появился на пороге, вошел в темный зал, огляделся. У Джоан было такое чувство, что он ищет в зале просто знакомое лицо, а не кого-то конкретно. Что бы он там ни делал для епископа Стратфорда, похоже, эту таверну он использовал как свой личный кабинет.
Увидев Джоан, он направился к ней, лавируя между столами и присел на лавку напротив.
– Прошло столько времени. Не думал, что ты захочешь помочь.
– Ты не сказал мне, что Риз принимал участие в мятеже. Если бы ты сказал мне об этом, я пришла бы раньше.
– Не думал, что для тебя это имеет значение. Тогда все было иначе. Многие помогали мятежникам, и я тоже. Некоторые из нас стремятся исправить свою ошибку, другие надеются извлечь из этого выгоду.
– И ты опасаешься, что он в рядах последних.
– Я просто хочу знать, как обстоят дела. Раньше он был с нами, но теперь все не так. Убеждения могут меняться, – он замолчал и погладил свою бороду. – Ты узнала, не изменились ли его убеждения?
– Вчера я пыталась найти среди его вещей в доме что-нибудь, что подтвердило бы или опровергло твои подозрения. Я просмотрела все пергамента в его кабинете, но ничего не нашла.
Это оказалось труднее, чем она думала. Чувство вины и постоянный страх быть пойманной за этим неблаговидным занятием заставляли ее сердце биться быстрее. Неожиданно она почувствовала себя предательницей, и не только потому, что рылась без его ведома в его вещах, но и потому, что рассматривала пергаменты, раскрывающие его внутренний мир. Ее поступок разрывал связь между ними, но то, что она увидела в его записях, только укрепляло ее.
Некоторые рисунки были обычными и законченными, но некоторые – иногда всего лишь наброски – были фантастическими фрагментами чего-то невыразимо прекрасного: причудливые и свободные, непрактичные и невозможные, статуи в движении, чего никогда не сделать из камня, двери такой формы, какую придать им было совершенно невозможно.
Джоан отогнала эти образы и закрыла сердце для мужчины, который их создал.
– Ты сказал, что заплатишь мне.
– Но ты ничего не нашла.
– Я закончила то, что ты начал. Теперь ты знаешь то, что хотел узнать. Как бы то ни было, ты искал доказательства, и я их принесла.
Джон нахмурился, но уступил: полез в кошелек, и на стол опустился шиллинг.
– Нет, я хочу три. Я многим рисковала. Если Риз узнает об этом, я окажусь на улице.
– Такие, как ты, никогда не оказываются на улице. Есть другие мужчины, которым нужна…экономка.
Его плотоядный взгляд скользил по ее телу. Джоан рассердилась.
– Тогда четыре шиллинга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116