– И правда, – поддержал ее я. – Ты бы нас за пять рублей еще под лестницу поселил.
– Так этот нумер-с за два рублика-то-с, – преданно заглядывая в глаза, затараторил человек с калужским выговором, для «деликатности» добавляя почти к каждому слову по паре лишних суффиксов. – А ежели-то вам-с чистые-с нумера-то-с, то пожалте-с в полулюкс.
– Веди, – сказал я.
Мы гуськом прошли за ним в «полулюкс».
– А люкс у вас есть? – уже сердито спросил я, оглядев небольшую комнатенку не только с большой кроватью, но еще и с умывальником.
– А как же-с, непременно-то-с, и люкс-то-с, и ко-ролевские-то-с, только они-то дороговаты-с, кусаются-то.
– Ладно, показывай, – сказал я, недовольный собственной дуростью. Попался, как лох, на первом же хитроване-извозчике.
Мы тем же порядком прошли в «королевский» номер. Был он, как и все здесь, дрянной, но после двухрублевого показался вполне приличным.
– У нас-то-с в ем самые что ни наесть-то титулованные особы-то-с останавливаются-с! – сообщил, умильно улыбаясь, вертлявый Митрич. – Чисто королевских-то кровей-с!
– Поди и Александр Македонский с Юлием Цезарем у вас бывали? – уважительно поинтересовался я.
– А как же-с, непременно-с, и Александр-то Васильевич и Юлий-то Иванович, сам-то принимал-с.
– Македонского звали Александр Филиппович, – поправил я Митрича.
– Виноват-с, запамятовал-то, точно Александр Филипыч. Оченно видный-с мужчина!
Татьяна Кирилловна засмеялась, а Митрич довольно закивал головой и сам рассыпался дробным – смешком.
– Сколько стоит номер? – спросил я.
– Пятьдесят-то рубликов-с, – скромно сообщил ЗДминистратор.
– Сколько?! – поразился я такой наглости. – Ты, братец, что, одурел?
– Для вас-то, ваше сиятельство, можно-с и уступочку сделать-с, рубликов пять-то уступлю-с.
– Спасибо, братец, мы поищем что-нибудь получше и подешевле.
– Это, зря-то, на улице ночь стоит, мало ли что-с, Неравен час, лихих людей повстречаете-то, вот и в га-зете-спишут-с!
– Чего пишут? – машинально интересовался я.
– Разбой-то описывают, самое страшное преступление-то двадцатого века, кровь в жилах стынет. Могу и до тридцати рубликов-с опустйть-то, но меньше ни-как-с нельзя, себе в убыток-то будет-с.
– А что за разбой? – спросил я, проигнорировав и тридцать рублей.
– Счас газету-с принесу-то, сами-то-с прочитае-те-с, – пообещал Митрич и выпорхнул из номера.
– Останемся? – спросил я у Татьяны Кирилловны, устало таращившей сонные глаза.
– Спать очень хочется, – виновато ответила она. Остаться, конечно, стоило, но не за такие несуразные деньги, что непременно, учитывая мое скромное платье, вызовет подозрения. Вернулся Митрич с газетой и начал тыкать мне в глаза большую статью под жирной шапкой:
«ЖУТКОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ В МОСКОВСКОЙ ГУБЕРНИИ» с подзаголовком:
«Самое ужасное преступление XX века!». Я без особого интереса взял в руку слепой листок вечерней газеты и прочитал несколько строк сенсационной статьи:
«В Подольском уезде Московской губернии совершено жуткое и загадочное убийство. Наш собственный корреспондент посетил место преступления. Вот, что он рассказывает: „Четверо молодых людей из хороших семей отправились на загородную прогулку, которая оказалась для них роковой! Загадочные разбойники совершили беспримерное кровавое преступление, все четверо прекрасных юношей оказались зверски убитыми. Но самое ужасное случилось позже. Изверги, глумясь над телами безвинных жертв, погрузили тела убиенных в карету и отправили страшный груз в подарок родственникам покойных…“
Далее собственный корреспондент вечерней описывал красоты природы, оскверненные безжалостными убийцами, и стоил фантастические версии мотивов преступления.
– Ну и что, ты думаешь, что из-за этого преступления я стану платить за дешевый номер тридцать рублей? – поинтересовался я у Митрича, возвращая ему газету.
– Так я думаю-с, на улице ночь-то, мало ли чего не бывает, – с неопределенной угрозой ответил он, почти переставая употреблять живописные суффиксы. – Ежели, конечно, войти в положение, то и за четверта-ок-с…
– Червонец, – прервал я его, – и то от сердца отрываю.
– Меньше пятнадцати никак нельзя…
– Одиннадцать.
– Ладно, ни нашим, ни вашим, двенадцать рубликов барышня-то вон совсем осоловели-с…
Я посмотрел на дремлющую барышню и неохотно согласился:
– Будь по-твоему, режь меня без ножа, как те разбойники!
Довольный выгодной сделкой Митрич тут же покинул помещение, а Татьяна Кирилловна поинтересовалась сонным голосом:
– Какие разбойники?
– Да вон, какие-то разбойники зверски убили четверых прекрасных юношей.
– Какой ужас, – довольно равнодушно откликнулась девушка. – Молжно, я лягу?

Глава 8

Дом Ильи Ильича Поспелова, гимназического приятеля Александра Ивановича, располагался в Несвижском переулке за Хамовническими казармами, невдалеке от дома Льва Толстого.
– Зачем тебе было ездить в Ясную поляну? – спросил я Татьяну Кирилловну, когда мы на копеечном «ваньке» тряслись по брусчатому Хамовническому переулку. – Подкарауль Толстого, когда он пойдет по воду, и поговори с ним.
– Мне нужно было его в Ясной Поляне увидеть, – грустно ответила девушка. – В Москве он со мной, может быть, и разговаривать не захочет.
– А в Ясной Поляне захотел бы?
– Если бы я туда пешком пришла, да в пути претерпела, то непременно бы поговорил. А здесь кто я ему просто любопытная барышня.
В словах девушки был резон, и я не смог с ней не согласиться.
– Ну, просто на него посмотришь, и то память. Не так много людей смогут похвастаться, что видели, как Лев Толстой на санках воду возит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94