Может быть, даже самое лучшее. Я понимаю, что физически гублю себя, но пусть все будет так, как будет! Я никогда еще не жил такой полной жизнью, так остро не чувствовал счастье. Вот так-то, голубчик!
– Да, нет, право, я не совсем в том смысле… Конечно, если такая любовь, то о чем разговор…
– Я знаю, что вы не осуждаете меня за легкомыслие. Раньше я делал это сам, но потом решил, пусть все будет, так, как будет. Даже если не несколько лет, а несколько недель, я проживу не умом, а сердцем, это будет подарок судьбы. Конечно, Ольга скоро бросит меня. Я понимаю, что гожусь ей даже не в отцы, а в деды, но…
Мы так ни до чего определенного и не договорились, и все на какое-то время осталось, как прежде. Между тем на святой Руси начались Святки. У меня к этому времени отросла условная бородка, и когда к ней добавилось пенсне с простыми стеклами, я стал похож на самого обыкновенного студента и наконец смог покинуть свое вынужденное заточение, и окунулся в московскую праздничную жизнь.
Сказать, что мне от этого стало много веселее, нельзя. Город, по сравнению с нашим временем, выглядел, как до сих пор любят говорить провинциалы, большой деревней. Конечно, я не смог пробиться в так называемое «приличное общество» и встречал горожан в относительно недорогих заведениях, где появление студента было уместно. Люди, по сравнению с нами, были спокойны, казались туповатыми и большей частью довольными жизнью.
Записные красавицы начала века, на которых оборачивались здешние мужчины, мне не нравились, как не понравилась Ольга Леонардовна, будущая жена Чехова. Я нарочно купил билет на первый ряд партера в Художественный театр, чтобы лучше разглядеть эту искусительницу Антона Павловича. Она была крупной женщиной, с округлыми формами, на мой взгляд, ничего особенного.
Да и великий театр Станиславского и Немировича-Данченко меня не потряс. Играли, в общем-то, прилично, актеры говорили театрально громко и подчеркнуто выразительно. Публика же принимала спектакли на «ура». Только после того, как я посетил несколько других театров, я понял, почему. Даже Малый театр и недавно открывшийся театр Корша по сравнению с Художественным выглядели жидковато. Так что все познается в сравнении.
Студенческая молодежь меня так же не заинтересовала. Как-то в театре Корша я познакомился со студентом Костей из города Орла. Он, следуя моде быть левым, считал себя умеренным радикалом и зазвал меня на заседание студенческого кружка. Я из любопытства согласился. В небольшой меблированной комнате собрались десять человек молодых и не очень людей. Кружковцы пили жидкий чай с ситным хлебом и дешевой колбасой и решали судьбу России. Для конспирации, если вдруг нагрянет полиция, на столе лежала гитара. В общем, это была чистая революционная романтика без какой-нибудь серьезной подоплеки.
Как водилось в те времена, социал-демократы тут же сцепились с социалистами-революционерами. Обе стороны идеологически громили друг друга, а две некрасивые курсистки и я были «массой» или, как еще называли идеологически неопределившихся соотечественников, «болотом», за власть над душами которых и боролись революционеры.
Я в разговор не вмешивался, только слушал, поражаясь наивной вере наших предков в «прогрессивные идеи». Курсистки, напротив, ничего не понимали в тонкостях идеологических и партийных противоречий, но были в восторге от обстановки и, возможно, повышенного мужского внимания.
– А что думает по этому поводу господин Синицын? – неожиданно втянул меня в общий разговор чахоточного вида молодой социал-демократ.
– По какому поводу? – не очень понял я.
– Чья тактика вам больше нравится? – уточнил он вопрос. – Каким путем следует идти к революции: работая с массами или террором?
– Прекратите обвинять нас в терроризме! – не дав мне ответить, закричал на него социалист-революционер. – Мы боремся за права трудящихся и за восьмичасовой рабочий день!
Про меня тут же забыли, спор разгорелся с новой силой, и мне не пришлось придумывать отговорки, чтобы открещиваться от их программ.
– Как вам понравились мои товарищи? – поинтересовался мой новый приятель, когда мы вышли на Морозный воздух из закуренного душного помещения. – Вы за кого?
– Костя, – грустно сказал я, – я, как и все, только за себя. Поверьте мне, политика – дело злодеев. Почитайте про великую французскую революцию и представьте, что будет у нас, когда настанет великий русский бунт! Увы, в политике не бывает ни правых, ни святых, бывают только оболваненные фанатики и борьба интересов. А стенания ваших лидеров о благе народа – только необходимая для привлечения симпатий простаков демагогия.
– Извините, Алексей, вы случайно не служите в охранке? – ледяным тоном спросил меня умеренный радикал.
– Не служу, – честно сказал я. – Возможно, к сожалению…
– Что же, в таком случае, прощайте. Наше знакомство не может быть продолжено, – тем же тоном заявил добродушный Костя, – надеюсь, вы не побежите на нас доносить!
– О чем доносить? – сказал я ему вслед. – О том, что вы полные идиоты?
Однако, мой знакомец уже далеко отошел от меня и последних слов реплики не расслышал. Услышали ее, судя по всему, другие люди. Я почувствовал, как меня оторвали от земли и понесли по воздуху. Два крепыша в одинаковых пальто и шляпах-котелках, приподняв меня над землей, потащили к остановившейся возле обочины дороги крытой пролетке.
– Вы что делаете! – только и успел воскликнуть я, как меня с силой впихнули в открывшую дверцу темной, без окон, пролетки в чьи-то невидимые, но цепкие руки.
– Тише, господин студент!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94