Ну, ты понял, что не давать? А как женится, так пусть хоть ложкой хлебает! Я как представила, что ты у меня там ложкой… Ой, мамочки, не могу!
Меня такой первобытный юмор не очень рассмешил, но образ понравился, и я, не дожидаясь венчания, потащил смеющуюся девушку в постель.
– А вдруг кто-нибудь войдет, – встревожилась она, когда тревожиться было, собственно, поздно. После чего разговор принял односторонний характер.
– Мне стыдно при свете, – шептала она, – давай занавесим окно, ну, зачем ты так быстро, поцелуй меня! Еще, еще! Мамочка, мамочка, ма-моч-ка!
Потом мы лежали, тесно прижавшись, и разговаривали на самую интересную тему, сформулированную еще когда-то А.С. Пушкиным: «Я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?», на что следовал мой ответ, позаимствованный у того же автора: «Ты на свете…» Медовый месяц хорош уже тем, что ни на что другое, кроме любви, не остается времени. Мы предавались плотским утехам до ранних сумерек. Обед, как нам во время завтрака сообщила Анна Ивановна, она подает в шесть часов вечера, так что времени заняться друг другом было предостаточно.
У нас на антресолях было очень тихо, тем более, что окна выходили во внутренний двор, густо засаженный деревьями. За дальним забором был виден особняк с заснеженной крышей. Из нашего окна он хорошо просматривался, и когда я во время «перекуров» несколько раз подходил к форточке подышать Свежим воздухом, видел в его дворе женщину, скорее всего няню, и двух игравших детей. Когда я в очередной раз, около четырех часов дня, подошел к окну, детей во дворе уже не было. Я собрался закурить, но какое-то неопределенное беспокойство заставило внимательнее вглядеться в окна особняка.
Что-то было там не совсем так, как раньше. Окна его казались темными, что было естественно, на улице было еще светло, и ламп в доме не зажигали. Я одно за другим осмотрел их и понял, что меня насторожило. Закрытое раньше чердачное окно было теперь отворено. Я отступил вглубь спальни, так, чтобы меня нельзя было рассмотреть снаружи, и начал в него всматриваться. Внутри чердака было темно, и ничего подозрительного я не разглядел. Усмехнувшись над своей мнительностью, я собрался вернуться к Тане, которой наскучило лежать одной, когда в оконном проеме что-то блеснуло. Я сделал еще шаг назад. Вечернее, низкое солнце выдало невидимого наблюдателя. С чердака за нашими окнами наблюдали в бинокль.
– Ты скоро? – позвала меня капризным голосом девушка. – Смотри, что у меня есть!
– Лежи и не вставай, – сказал я ей, не оборачиваясь, так и не узнав, что такое из того, что я еще не видел, есть у голого создания. – За нами следят!
– Кто?! – заинтересовалась она, вскочила с постели и направилась к окну.
Я перехватил ее на полпути и принудил вернуться в кровать.
– Кто-то наблюдает за нами в бинокль. Ты хочешь чтобы тебя рассматривали в таком виде?
– Какая мерзость! Как не стыдно подглядывать! – возмутилась девушка и тут же укрылась до горла одеялом. – А кто это?
– Понятия не имею, иди в ванную и оденься, только не подходи к окну.
– В ванной окно закрашено.
– Все равно не подходи, – на всякий случай попросил я, спешно одеваясь. – Пойду, скажу Илье Ильичу.
– Илья Ильич, за нами следят из соседнего дома, – сообщил я, после короткого стука, не дождавшись приглашения, входя в кабинет.
Поспелов сидел за столом и что-то читал с карандашом в руке. Он медленно поднял на меня отсутствующий взгляд:
– Что, вы, простите, сказали, за вами следят?
– Из соседнего дома. Через слуховое окно за нашими окнами кто-то наблюдает в бинокль, – более понятно объяснил я.
– Вы, должно быть, ошибаетесь, хозяин дома с семьей сейчас на водах в Германии.
– Я и не говорю, что это хозяева. Я заметил, что на чердаке открыто слуховое окно, начал за ним следить и увидел отблеск солнца в окулярах бинокля.
– Любопытно. В доме, сколько я знаю, осталась одна кухарка…
– Не знаю одна или не одна, но сегодня днем во дворе гуляла женщина с двумя детьми.
– Ну, что же, давайте посмотрим вместе, – вздохнул Илья Ильич и, как мне показалось, с большим сожалением отложил книгу.
Мы поднялись на нашу антресоль. Таня успела привести себя в порядок и с нетерпеливым любопытством ждала нас:
– Я тоже видела, – почему-то радостно сообщила она. – За нами подсматривает какой-то человек.
– Я же просил тебя не подходить к окну, – сердито сказал я, – мало ли что может случиться!
– Я что, дурочка, я смотрела из-за занавески.
– Из-за занавески смотреть нельзя, если за вами наблюдают в бинокль, то заметят, что она колышется, – нравоучительно заметил хозяин.
Илья Ильич подходить к окну не стал, тем более, что пока суд да дело, на улице стемнело, и разглядеть что-нибудь в черном провале чердачного окна было невозможно.
– Действительно, окно открыто, – констатировал Поспелов. – Вряд ли это сделала кухарка. Она женщина почтенная и тучная. Что ей делать на чердаке, не гонять же голубей. Тем более, вы говорите, что днем видели детей…
– Там были мальчик и девочка, маленькие, лет пяти-шести, – поддержала меня Таня. – Я на них тоже обратила внимание.
– Ну, самое простое – попросить Аннушку узнать, что там происходит, у дворника.
– Так там есть и дворник? Вы говорили, что только кухарка.
– Дворник, который все знает, есть в соседнем доме у статского советника Кологривова.
Мы всей компанией спустились вниз, и Илья Ильич попросил Анну Ивановну сходить на разведку. Она была занята обедом и начала ворчать, что из-за таких глупостей ее отрывают от важного дела, но, в конце концов, смилостивилась и, наскоро одевшись, отправилась к всезнающему дворнику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94