— Ты что, в самом деле ищешь себе жилье?Я кивнул.— Уже три недели. Я приступил к работе в Уайтхолле. Что мне делать, если я ничего не найду?— Ты пошел на повышение? Я засмеялся.— У меня прекрасные перспективы в плане карьеры и зарплата в два раза меньше прежней.— Не может быть! Я покачал головой.— В Токио, помимо жалованья, мне оплачивали квартиру, еду, машину, и я получал деньги на представительские расходы. Все вместе выходило едва ли не больше моей зарплаты. Здесь же — ничего подобного. Можно сказать, что мой уровень жизни в Англии ниже. Там на меня распространялась дипломатическая неприкосновенность, даже в том случае, если меня, к примеру, хотели оштрафовать за неправильную парковку. Здесь — никакой неприкосновенности, извольте платить штраф. Между прочим, Британия — единственная страна, которая не выдает своим дипломатам специальных паспортов. Существует еще масса таких ограничений.— Бедняжки.— М-м-м… Поэтому мне нужно где-то преклонить голову, но чтобы это было не слишком разорительно.— А ты бы согласился снять квартиру с кем-нибудь на двоих?— Для начала и это сгодится.— Я могла бы прозондировать почву.— Буду тебе очень признателен.Она ела щипчиками улиток. Я же, все еще не определившись в своей собственной стране, предпочел более традиционное блюдо — тосты с паштетом.— А как твоя фамилия? — спросил я.— Натборн. А твоя?— Дарвин. Пишется так же, но происхождение другое.— Наверное, тебе часто задают подобные вопросы.— Да, частенько.— А твой отец, он кто, водитель автобуса?— Разве это имеет значение?— Это значения не имеет. Мне просто интересно.— Он тоже дипломат. А твой?Она прожевала последнюю улитку и аккуратно отложила вилку и щипчики.— Священник, — ответила она и внимательно посмотрела на меня, пытаясь угадать мою реакцию. Мне показалось, что именно поэтому она и затеяла все эти расспросы о профессиях. Она просто хотела сообщить мне этот факт. Мое же происхождение ее не волновало.Я сказал:— Обычно дочери священников — прекрасные люди.Она заулыбалась, ее глаза сверкнули, а губы растянулись в улыбке.— Он носит гетры, — добавила она.— О, это уже серьезнее.Так оно и было. Епископ легко мог стереть в порошок чувствительного маленького рядового секретаря посольства, у которого были неплохие перспективы в министерстве иностранных дел. Особенно епископ, полагавший, что ничего хорошего от министерства иностранных дел ждать не приходится. Поэтому к его дочери следовало относиться серьезно. Я подумал, что все сразу встало на свои места. Это касалось той ауры неприступности, которая витала вокруг Аннабель: она была легко уязвима для сплетен и не хотела быть объектом праздного любопытства.— Честно говоря, мой отец — посол, — сказал я.— Спасибо, — сказала она.— Но это не значит, что мы не можем голыми кувыркаться в Гайд-парке.— Нет, значит, — возразила она — Доблести отцов давят на детей, как грехи. Всегда рискуешь оказаться между молотом и наковальней.— Это не всегда сдерживает.— Меня — всегда, — заявила она сухо, — ради меня же самой и ради отца.— Тогда почему же ты выбрала жокей-клуб? Она радостно улыбнулась:— Наш старик узнал о моем существовании через своих людей и предложил мне эту работу. У них глаза на лоб повылезли, когда они увидели мои туалеты. Они до сих пор не могут это проглотить, но мы сумели договориться, потому что я знаю свою работу.Мы приступили к морским языкам, и я спросил, нет ли в жокей-клубе специалиста по выявлению мошенничества в страховках на умерших лошадей.Она внимательно посмотрела на меня.— Ты думаешь, что дело в этом?— Я почти уверен. Но, не исключено, что здесь орудует какой-нибудь психопат.Она задумалась.— Я неплохо знаю заместителя директора отдела безопасности и могу попросить его встретиться с тобой.— Правда? Когда?— Подожди, пожалуйста, я закончу обед и позвоню ему.Следствию пришлось подождать, пока Аннабель не доела рыбу и на тарелке остался один скелет, словно наглядное пособие для урока биологии.— У тебя, наверное, толпы поклонников? Она бросила на меня удивленный взгляд.— Иногда случается и такое.— А в данный момент?— Вас что, дипломатии не учат в вашем министерстве иностранных дел?Я подумал, что заслужил эту отповедь. Куда подевался тот окольный путь, которым я так часто пользовался? Горшочек с медом делает из трутня дурака.— Ты слышала какие-нибудь хорошие проповеди за последнее время?— Лучше быть шутом, чем подхалимом.— Мне сказать спасибо?— Если пожелаешь. — Она просто смеялась надо мной. Но эта ее самоуверенность была чисто внешней.Я подумал о Рассет Иглвуд, которая с виду казалась очень безобидной, но о ее репутации ходили легенды. Она попеременно могла быть эгоистичной, щедрой, пылкой, равнодушной, жадной, насмешливой любовницей. Аннабель тоже могла стать такой со временем, но я не представлял себе, что однажды, развалившись на стуле, смогу сказать мисс Натборн что-то вроде «Может, потрахаемся?».Она заказала нам обоим каппучино с ореховым кремом и, пока я оплачивал счет, пошла позвонить.— Он говорит, что свободен только сейчас, — Доложила она.Я удивился и обрадовался.— Правда? Нам повезло, что мы застали его дома.— Дома? — Она рассмеялась. — Он никогда не бывает дома. Просто у него всегда телефон под рукой. Я заказала такси.Она пояснила мне, что транспорт — часть ее работы.Заместитель директора службы безопасности жокей-клуба встретил нас в вестибюле игорного дома и записал в книге посетителей как гостей. Он был высок, широкоплеч, с миндалевидными глазами, мощным торсом и плоским животом. Его профессионально внимательный взгляд выдавал в нем бывшего полицейского, из высших чинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96