Его детская, несовершенная душа переселяется в новой жизни в страдальца, которому уготованы свойства близнеца. Слабая душа пытается руководить двумя телами, пребывая одновременно в виртуальном прошлом и реальном настоящем. Она по незрелости неустойчива и перетекает из одной ипостаси в другую – из прошлого в настоящее, из ребенка во взрослого и обратно. Да, занятный подарок получила больница: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день»! Моментально вспомнилось из Откровения (9: 12): «Одно горе прошло; вот, идут за ним еще два горя».
Но самое забавное наступает тогда, когда близнецы, страшно похожие характерами друг на друга, собираются вместе: такая команда представляется детским садом для взрослых, – очень важных, но никчемных менеджеров.
Сергеев не скрывал, что к, так называемым, начальникам, он относился, как к клоунам, шутам. Но в цирке такие артисты при деле, – они заполняют промежутки между выступлениями серьезных деятелей и, собственно, никем не пытаются управлять.
Но главный врач – близнец?! Это уже полный «абзац», если не рифмовать точнее… Но кто из бездарных начальников когда-нибудь отказался от своей должности? Сергеева так и подмывало воспроизвести вслух Псалом (93: 8): «Образумьтесь, бессмысленные люди! Когда вы будете умны, невежды»? Но стоит ли бороться с ветряными мельницами или метать бисер перед свиньями?
Разговор незаметно соскочил на организацию похорон Чистякова: новички посетовали на трагический выбор метода ухода из жизни. Чувствовалось, что они не в курсе истинных мотивов самоубийства. И слава Богу! – подумалось Сергееву.
Мишино тело все еще находилось в городском бюро судебно-медицинской экспертизы. Лучше, если там не раскопают страшную инфекцию, – пожелал Сергеев. Главный врач постановил, что от больницы в организации похорон примет участие новый заведующим патологоанатомическим отделением. Сергеев сделал вывод о том, что наследство Чистякова разбазарили довольно оперативно. Но он не стал комментировать случившееся.
И вдруг, как гром среди ясного неба, прозвучали слова Дуляка:
– Александр Георгиевич, с места вашей командировки пришло письмо от группы сотрудников больницы и пациентов с «разоблачениями». Я человек новый, потому перепоручил Елене Владимировне разобраться в деталях, не обессудьте, но служба есть служба. Рад был с вами познакомиться, на днях зайду в отделение, там и поговорим подробно о работе.
Настало время прощания с сильными мира сего. Сергеев ограничился общим поклоном, чем избежал традиционно-фальшивых, так называемых, дружеских рукопожатий. Он вышел из кабинета вместе с Записухиной, пропустив королеву вперед, и еще раз полюбовался гротесковыми зонами ее фигуры. Основной массив статуи не изменился никоим образом.
Так, занимаясь каждый своим делом, – Записухина себя демонстрировала, Сергеев наблюдал, – они прошли до кабинета начмеда и, войдя в него, погрузились в атмосферу будуара современной деловой женщины.
Не мудрствуя лукаво, Елена Владимировна передала Сергееву письмо и попросила ознакомиться при ней. Послание было напечатано на машинке и подписано традиционно – группа сотрудников и пациентов. Но кто именно входил в такую группу, количество жалобщиков, – оставалось не известным. Прием старый, как и весь мир кверулянтов. По стилю письма и деталям Сергеев понял, что исходит оно от заведующей терапевтическим отделением, которая потерпела фиаско с онкологическим больным. Страдающими пациентами, скорее всего, числился только единственный радикально излеченный от «рака легкого» больной.
Сергеев пояснил Записухиной свои предположения и предложил простой способ установления истины: заказать разговор с больницей и уточнить мнение главного врача Иванова. Но Елена Владимировна желала трудиться с помпой. Ее не устраивали простые решения, пустяшные дела, – она заявила, что жалобой будет заниматься специальная комиссия, которая сегодня же будет сформирована приказом главного врача. Сергеева не озадачила, но развлекла складывающаяся ситуация. Голова его слишком занята проблемами, связанными со смертью Чистякова, плохо реагировала на слова Записухиной. Он великолепно помнил Псалом 146: «Смиренных возвышает Господь, а нечестивых унижает до земли».

3.10

Мишу хоронить не пришлось. Он, оказывается, оставил завещание, и Муза его скрупулезно точно выполнила. Чистяков просил, чтобы его тело было кремировано, а пепел высыпан с Николаевского моста в Неву. Что-то его связывало с тем местом: Муза говорила, что он и ей очень часто назначал свидания у этого моста, на берегу со стороны Академии художества. Но и эту тайну Миша унес с собой в небытие.
Миша оставил Сергееву короткую записку, в которой ничего особенно не объяснял, просто сообщил, что его решение осознанное, принято оно в здравом уме и трезвом рассудке: так ему удобнее, так ему хочется. Он довольно сухо прощался с «дорогим Сашей», желал счастья, просил не поминать лихом. Чистяков просил Сергеева взять на себя заботу о Графе, которому он также передавал последний привет.
Чувствовалось, что он уже настроился совершенно на иное мировосприятие и основательно отошел от людей. Его, по всей видимости, волновала встреча с иным миром, а не переживания остающихся на земле близких. О «прочих» он и думать вовсе не собирался. Музе он дарил окончательную свободу, полностью развязывал руки. Но это было настолько очевидным, что о том не было смысла писать в предсмертной депеше. Для Музы такое «свинство» было, как плевок в лицо, незаслуженная пощечина. Но верная женщина и это последнее унижение перенесла стоически.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139