Они заражались любвеобильностью и совершали житейские глупости, в которых с великим мастерством им ассистировал опытный эскулап, всегда готовый принять роды, но не воспитывать потомство.
Слушатели уверяли, что его голубые глаза превращались в бескрайнюю океанскую синь, которая манила людей и звала в зазеркалье, в кладовые таинств и загадочных, глубоких тайн! Благородный берилл имеет множество цветов и оттенков. Потому окружающим кажется, что с таким человеком не соскучишься.
Что-то оккультное, проще говоря, мистическое, просыпалось в нем. Такое свойство шло, скорее всего, от бабки по отцу, но что-то пришло и от матери. Именно от своих голубоглазых предков он набрался свойств аквамарина небесно-голубого оттенка. Здесь бесились пираты-мореплаватели, – бесшабашные, неугомонные, дерзкие и язвительные.
В короткой детской жизни Сергеев успел впитать по другой генетической линии и нефритовый отблеск памяти своих предков. В их сложных биографиях – участников ответственных исторических событий, – чувствовался зов предков, тянувшийся через многие поколения скандинавских пришельцев на русскую землю.
Но родина нефрита Китай – одна из самых древних цивилизаций. Ее мудрецы и определили свойства души человека, обозначенной символом драгоценного минерала: мягкий блеск камня соответствует мягкосердечию; прочность напоминает об умеренности и справедливости; мелодичный звук сравним со значением науки; негибкость и неизменяемость говорят о мужестве; внутреннее состояние, не поддающееся подделке, является эмблемой чистоты.
Отголоски воинских криков, бандитских набегов тех, кто поджимал Русь с Севера, от Скандинавии, стараясь подстроить ее под свой хищный интерес.
А предки Аркадия, сорок лет скитавшиеся по пустыням, уходя от преследования египтян, тоже набирались воинской доблести и заряда хищничества.
Камень-символ Аркадия, скорее всего, был жадеит – это культовый минерал, ценившийся у ацтеков дороже золота, из него делали прекрасное оружие. В Китае камень был известен под названием "Ю" и символизировал благородство, красоту, чистоту, дружеские чувства. Несмотря на различие составов, жадеит объединяли с нефритом, воспринимая их, как двоюродных братьев: в том и состоял секрет привязанности Магазанника и Сергеева.
В этом смысле оба друга были равны и чувствовали свое единение почти генетическое. Во всяком случае, не было между ними недопонимания, – мотивы поступков, психологические установки, стремления были ясны, как все очевидное, давно отфильтрованное через систему общих проб и ошибок.
– Сан, может быть я вторгаюсь в запретное, – осторожно начал излагать свои сомнения Аркаша, – но сдается мне, что на душе у тебя лежит тяжелый камень. Что-то тебя гнетет, ты и сидишь-то как-то сгорбившись, – такого ранее за тобой не замечалось.
– Ты, как всегда, проницателен, Аркаша. – какое-то время помолчав, отвечал Сергеев. – Да, лежит у меня камень на душе и сковырнуть его пока нет возможности. Но не хотелось бы омрачать радость нашей неожиданной встречи горестными рассказами, тем более, что я многое и сам пока до конца не осознал. Ведь эта встреча с тобой для меня, как твое второе рождение: ты был потерян мною почти безвозвратно, – не давал о себе знать ни словом ни действием, – а теперь нашелся!
– Давай лучше, Аркаша, просто и тихо выпьем за упокой души одной особы, когда-то мне очень дорогой и близкой, но погибшей нежданно и негаданно при весьма странных обстоятельствах.
Аркадий насторожился:
– Старик, ты не темни и не рефлексируй, выкладывай конкретнее, что и к чему? Вместе всегда разбираться проще. Иначе у меня может сложиться впечатление, что ты некачественно относишься к другу.
Аркадий почти процитировал любимого всеми военными Богомолова – «Момент истины». – А что касается моей былой скрытности, то тому есть простые объяснения: придет время – мы и их с тобой обсудим.
Сергеев, естественно, не стал ломаться, как пятикопеечный пряник. Ему и самому хотелось излить душу, а уровень опьянения как раз тому способствовал. Он рассказал вкратце историю событий последних месяцев: трагическую смерть бывшей жены, надвигающуюся вторую смерть, но теперь уже другого сокровенного друга.
Магазанника почему-то особенно заинтересовала версия о нападении на Валентину наркоманов. Он уточнил район города, еще некоторые специальные подробности, свидетельствующие о том, что ему, бесспорно, подвластны каким-то особые навыки анализа деталей подобных преступлений.
Аркадий, явно, имел более развитые, профессиональные, представления о методах сыска. О болезне и жизненных перспективах Чистякова он лишь посокрушался, скорее всего, чисто формально, процитировав из Библии сакраментальное: «Все мне позволительно, но не все полезно» (1-е Коринфянам 10: 23). Видимо, на сей счет у него были свои, особые, взгляды, далекие от медицины и современных представлений о сексуальной революции.
Незаметно, продолжая прикладываться к штофу, соскользнули с темы о смертях на иное. Неожиданно всплыла фамилия еще одного друга-бродяги, сгинувшего с жизненного горизонта Сергеева, что озадачивало и волновало его.
– Аркаша, что знаешь ты о Сашке Богословском – отъявленном футболисте, хоккеисте и, вообще, бесшабашном бродяге? Прошла молва, что он «подсел» из-за увлечения кино: вздумалось, архаровцу, снять собственный короткометражный фильм. Ты же знаешь, что, сбежав из питонии на последнем курсе, он подвязался на московском телевидении шабашить каким-то ударником в искусстве?
На этот вопрос Сергеева задумчивый Аркадий отвечал не сразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139