"Николай I, — пишет член Ордена Русской Интеллигенции П. Струве в
предисловии к работе С. Франка "Пушкин, как политический мыслитель", —
превосходил Пушкина в других отношениях: ему присуща была необычайная
самодисциплина и глубочайшее чувство долга. Свои обязанности и задачи Монарха он
не только понимал, но и переживал как подлинное СЛУЖЕНИЕ." "Поэт хорошо знал,
что Николай I был — со своей точки зрения самодержавного, т. е. неограниченного
монарха — до мозга костей проникнут сознанием не только права и силы
монархической власти, но и ее ОБЯЗАННОСТЕЙ". Фрейлина А. Ф. Тютчева пишет, что
Имп. Николай "Был глубоко и религиозно убежден в том, что всю жизнь свою он
посвящает благу родины, который проводил за работой восемнадцать часов в сутки
из двадцати четырех, трудился до поздней ночи, вставал на заре, спал на твердом
ложе, ел с величайшим воздержанием, ничем не жертвовал ради удовольствия, и всем
ради долга, и принимал на себя более труда и забот, чем последний поденщик из
его подданных". (А. Ф. Тютчева. При дворе двух императоров.)
Недавно умерший известный писатель М. Пришвин писал в своем дневнике
"Глаза земли": "В детстве после чтения "Песни о купце Калашникове" стал вопрос:
почему Грозный, сочувствуя вместе с автором Калашникову, неожиданно для читателя
награждает его виселицей?" И только теперь появляется ответ: "Грозный
сочувствовал Калашникову, как человеку и хотел бы по человечески отнестись к
нему, но, как царь, должен был повесить". "Я понял это только теперь, пишет М.
Пришвин, — потому что только теперь пришло время очевидного для всех разделения
жизни на человеческое начало, "как самому хочется", и на должное "как надо".
Когда Пришвин писал это многозначительное признание ему шел восьмидесятый год.
Потребовалось сорок лет большевистских ужасов, чтобы представитель Ордена
Русской Интеллигенции, революционер в прошлом, М. Пришвин понял, наконец, то что
понимали все цари Московской Руси, что понимал двадцатидевятилетний Николай I
приняв на себя великое бремя царской власти. Он также, как и цари Московской
Руси хорошо знал, что основная тяжесть жизни для того, кто носит шапку Мономаха
состоит в том, что он очень часто должен подавлять в себе свои личные чувства и
поступать не так "как самому хочется", а так "как надо", так как этого требует
долг Царского Служения.
Иоанн Грозный повесил Калашникова вовсе не потому, что ему так хотелось
поступить. И Николай I повесил декабристов не потому, что хотел отомстить им как
человек. Как человеку ему, как мы это знаем, совершенно не хотелось ни отдавать
приказа стрелять в восставших, ни вешать главарей восстания, он поступил не так,
"как ему хотелось", а так "как надо", как повелевал ему царский долг. "Король
Людовик XVI, — говорил он, — не понял своей обязанности и был за это наказан.
Быть милосердным не значит быть слабым; государь не имеет права прощать врагам
государства". "Я могу признаться, — сказал он гр. Лафероне, — в тяжести бремени,
возложенного на меня Провидением. В 29 лет позволительно, в обстоятельствах, в
которых мы находимся, страшиться задачи, которая, казалось, никогда не должна
была выпасть мне на долю, и которой, следовательно, я не готовился. Я никогда не
молил Бога ни о чем так усердно, как о том, чтобы Он не подвергал меня этому
испытанию. Его воля решила иначе: я постараюсь стать на высоте долга, который он
на меня возлагает. Я начинаю царствование, под грустным предзнаменованием и
страшными обязанностями. Я сумею их исполнить." В написанном 4 мая 1844 года
завещании Николай I писал: "Я умираю с сердцем полным благодарности за все то
доброе, которое Он предоставил мне в этой временной жизни, полной пламенной
любви к нашей славной России, которой я служил верно и искренно, по мере сил
моих".

XVII

Императору Николаю I предстояло разрешить те исторические задачи,
которые, в силу разных причин, не удалось разрешить его отцу Императору Павлу I
и его старшему брату — Императору Александру I. Исторический путь, который мог
оздоровить Россию — указал Имп. Павел. Этот путь состоял в организации
национальной контрреволюции против идейного наследства оставленного революцией
Петра I. В зависимости от существующей политической обстановки, национальная
контрреволюция могла иметь характер стремительный, чисто революционный, или же
иметь характер постепенных реформ, преследующих цель восстановления русских
религиозных, политических и социальных традиций.
Основные цели национальной контрреволюции должны были быть таковы:
Замена политических идей европейского абсолютизма, на которые со времен
Петра I опиралась царская власть, политическими идеями Самодержавия.
Для того, чтобы Православная Церковь снова могла стать духовным
руководителем народа, необходимо было освободить ее от опеки государства,
ликвидировать Синод и восстановить патриаршество. Освободить крепостное
крестьянство. Во всех случаях, когда это предоставляется возможно, управление с
помощью чиновников заменить самоуправлением.
Превращение Русской Европии снова в Русь не обошлось бы, конечно, без
тяжелой борьбы с масонством, европейцами русского происхождения и крепостниками
не желавшими отказаться от владения "крещенной собственностью".
И в свободной Православной Церкви и в свободном крестьянстве, жившем все
еще идеями православия и самодержавия, царская власть получила бы сильную опору
для борьбы с противниками, восстановления русских исторических традиций,
приверженцами крепостного права, и сторонниками дальнейшей европеизации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43