— Генри потряс головой. — Нельзя допускать, чтобы присяжные могли подумать, будто судья тебе подыгрывает. Они попросту уничтожат тебя за это.
Я выглянул в окно. Сначала всего лишь подозрение. И вот мы уже забыли о фактах предполагаемого преступления. Оно превратилось — к лучшему или к худшему — из события в судебное дело, подумал я.
* * *
Судебный процесс — это игра для молодых мужчин. Или теперь уже и для молодых женщин. Здесь, конечно, имеются исключения, но все равно редко увидишь за адвокатским столом кого-нибудь старше пятидесяти. Обвинители почти всегда молоды, потому что служба окружного прокурора — это такое место, где только начинают карьеру. Адвокаты обыкновенно бывают постарше и, может быть, поопытней, но большая редкость, если кто-то из них посвящает себя судебной работе, перевалив далеко за сорок. Говорят, что стрессы и напряжение судебных процессов убивают адвокатов. Моя собственная теория состоит в том, что немногим хочется постоянно вверять свою профессиональную судьбу двенадцати глупцам, которые могут делать все, что захотят, едва удалятся в комнату присяжных, — они могут игнорировать представленные доказательства, выдумывать свои собственные и основывать приговоры на личном отношении к адвокатам. Всякий, кому довелось участвовать в трех судебных процессах, хотя бы раз бывал выведен из себя этим многоголовым монстром. Бывшие судебные адвокаты начинают подыскивать более легкие и надежные способы зарабатывать на жизнь. Гражданские адвокаты становятся старшими партнерами в своих фирмах и предпочитают вместо себя посылать в суд юристов помоложе. Адвокаты по уголовным делам сами превращаются в гражданских адвокатов, или в судей, или погибают от рук своих клиентов. Судебный процесс — это битва, а потому требует потерь. Старых судебных адвокатов приблизительно столько же, сколько и старых игроков в русскую рулетку. В эти дни, появляясь в суде, я, сорокапятилетний, оказываюсь самым пожилым человеком в зале, если не считать судьи.
Первый вызов Дэвида в суд — и он предстал перед обычным зверинцем. Это происходило в понедельник утром, и на обсуждении числилось сорок пять дел. В течение часа некоторые из обвиняемых, вероятно, признают себя виновными, некоторые дела будут перенесены на другие дни, и какой-нибудь несчастный сукин сын, не успевший вовремя выбраться отсюда, должно быть, скажет: «Доброе утро, леди и джентльмены. Я хочу поздравить вас с вашим сегодняшним присутствием в суде. В дни, когда многие люди стараются уклониться от своего долга присяжных заседателей, все вы заслуживаете похвалы...»
Генри мог сегодня не волноваться. Наше дело стояло почти в самом конце списка, и никто не ожидал от нас согласия на суд при первом же обсуждении. Максимум, что судья мог сделать сегодня, — это отклонить несколько из поданных Генри ходатайств. Это был удобный случай просмотреть досье, собранное обвинением, и начать работу по досудебной договоренности сторон. Я нашел Генри за судебным барьером, он читал досье, которое лежало у него на коленях.
Подошел Джавьер Эскаланте и поздоровался со мною за руку. Я не знал никого, кто недолюбливал бы Джавьера, даже среди тех многих адвокатов, которые проигрывали ему на процессах. Когда-нибудь он выставит свою кандидатуру на вакантное место судьи и будет избран. То, что говорил он мне в тот день, было неуместным, но он попросту сказал то, что хотел сказать. Для него было бы неестественным выражать сожаление по поводу того, что он участвует в обвинении моего сына, но все его поведение выказывало именно это. Тон его сгодился бы для утешения вдовы на заупокойной мессе. Джавьер Эскаланте — это вежливый джентльмен старой школы, хотя сама эта школа закрылась задолго до его рождения.
Нора Браун не стала подходить ко мне. Она обернулась всего лишь раз со своего места за столом обвинителей, холодно меня оглядела и отвернулась.
Вокруг нас царил хаос. Стол государственного обвинителя был завален папками. Адвокаты копались в них, разыскивая досье на своих подзащитных. Кое-кто из адвокатов дожидались очереди, чтобы переговорить с одним из трех обвинителей, приписанных к этому суду, или стояли, облокотившись на барьер, и беседовали со своими клиентами.
За барьером находились двенадцать подсудимых — в серых одеждах, прикованные наручниками к креслам. Это были те из сорока пяти обвиняемых, которых доставили сюда из тюрьмы, где все они содержались до судебного решения, поскольку не в состоянии были уплатить сумму залога. Большинство из них выглядели уставшими. Две трети, по всей видимости, принадлежали к ветеранам судебного зала. Они по большей части дожидались «согласованного признания» и отправки в Техасскую исправительную колонию. Двое или трое из них, которые выглядели особенно недовольными, вовсе не принадлежали к числу несправедливо обвиненных, — им попросту не нравились те предложения, которые были им сделаны по досудебной договоренности.
Немногочисленная публика состояла, в основном, из родственников обвиняемых. Четверо или пятеро репортеров, сидевших среди публики, находились здесь из-за Дэвида. Газетчики явились сюда со своими блокнотами. Тележурналисты, оставив операторов в холле, казались безоружными. Один из газетных репортеров подошел ко мне сразу же, как только удалился Джавьер.
— Комментарии? — без лишних слов спросил он.
Ден был старожилом суда. Костюм его, вероятно, выглядел щегольски где-то в начале шестидесятых.
— Я не знаю, Ден, неужели ты думаешь, что я скажу тебе какую-нибудь чепуху, вроде той, будто «верю, что мой сын обязательно будет оправдан» или «убежден, что наша система правосудия продемонстрирует свою результативность»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125