Но Дэвид на меня уже не смотрел. Вид его снова стал отрешенным.
Я опять занял свое место, чтобы наблюдать за тем, как стороны выступают с аргументами по наказанию. От обвинения первым выступил Джавьер. Казалось, он сам разделял изумление Дэвида. Во время процесса Джавьер, как всегда, был в великолепной форме. На перекрестном допросе он сумел представить нелепой версию Дэвида, неплохим было и его заключительное слово. Тем не менее теперь он, казалось, утратил былой энтузиазм. Джавьер выглядел рассеянным. Он словно стряхнул с себя гнет судебного процесса и осознал, что натворил. Его финальное выступление прозвучало неубедительно. Максимального наказания в двадцать лет тюрьмы он запросил как-то даже небрежно.
— Максимум!? — воскликнул Генри.
Он сразу же вскочил, ошеломленный безрассудством обвиняющей стороны.
— Максимум? Для кого предусматриваем мы максимальный срок наказания? Для рецидивистов. Для людей, которые явно не способны к исправлению. Для тех, кого мы попросту хотим упрятать на такой долгий срок, на какой только возможно.
Он остановился напротив стола обвинителей. Аргумент Генри скорее был направлен против них, чем в защиту Дэвида.
— Представили они вам какое-нибудь доказательство того, что Дэвид не способен исправиться? — обратился Генри к присяжным. — Привели они вам какой-нибудь довод, почему вам нельзя присудить условное освобождение по данному делу?
Вы знаете, что нередко случается на судебных процессах? Присяжные голосуют за чью-то виновность, даже несмотря на то, что у них долгое время имелись сомнения по поводу версии подсудимого, а затем, когда наступает та часть процесса, которая связана с определением наказания, неожиданно выясняется, что у него были уже три судимости за подобные проступки. Они...
— Протест, — сказала Нора. — Адвокат приводит доводы лежащие за пределами доказательств по настоящему делу.
— Поддерживается. Оставайтесь в пределах протокола.
Генри чрезвычайно легко сменил аргументацию.
— Почему специальная часть судебного процесса отведена определению наказания? Для того чтобы обвиняющая сторона смогла привести новые доказательства, почему следует вынести подсудимому самый строгий приговор.
— Протест. Снова отступление от протокола.
— Отклоняется. Это аргумент.
Это было замечание, особенно любимое судьей, — объяснить свое решение, сделав несоответствие довода делу очевидным.
— Обвинение имело все возможности, — продолжал Генри. — Оно не смогло ничего сделать в течение основной части процесса, но на этом этапе могло бы собрать все самое плохое о моем клиенте. Можно было доказать наличие у него прошлых судимостей за другие преступления. Можно было доказать, что мой клиент имеет дурную репутацию незаконопослушного гражданина. Но разве обвинители сделали это? Разве они что-нибудь вам предъявили? Нет. Это именно тот случай, который просто взывает к условному освобождению...
Генри перефразировал свое собственное доказательство для этой части процесса, продемонстрировав тем самым, что если бы Дэвид на самом деле совершил такое преступление, то это пришло бы в полнейшее противоречие со всей его прошлой жизнью. Он не заслуживал того, чтобы его отправили в тюрьму вместе со злостными преступниками. При этом Генри ловко намекнул на то, как много времени понадобилось самим присяжным, чтобы вынести обвинительный вердикт. У присяжных, должно быть, тоже имелись некоторые сомнения. И с такими сомнениями в виновности Дэвида они вдруг отправят его в тюрьму? Могут ли они решиться на такое?
Генри убедил меня. Мне подумалось, что он убедил и присяжных. Пока не начала говорить Нора. Она медленно, словно держа на плечах непомерную ношу, поднялась со своего места. Но этой ношей была вовсе не необходимость утверждать что-то, чему она сама не верила. Тяжесть ноши заключалась в том, чтобы убедить присяжных сделать то, что, по ее мнению, было необходимо. Она говорила медленно, но постепенно голос ее набирал силу.
— Настоящее дело основано на двух показаниях, одинаково данных под присягой. Менди пришла сюда и рассказала вам, что этот человек ее изнасиловал. Он расцарапал ей кожу, покрыл синяками ее лицо, разорвал на ней одежду и потом набросился на нее и взял силой. Она собрала все свое мужество, пришла сюда и рассказала вам, что он сделал с ней наихудшее, что только мужчина может сделать с женщиной. И затем этот человек, этот добропорядочный гражданин, возлюбленный сын и ценный работник — этот обвиняемый поднялся на свидетельское место и заявил, что он не делал этого, что Менди попросту выдумала сумасшедшую историю.
Хорошо, вы решали, кому из них верить. Своим вердиктом вы сказали: «Мы верим тебе, Менди. Мы верим, что он изнасиловал тебя. Мы верим, что ты была избита, запугана, опозорена и оскорблена».
Ну а теперь, что вы собираетесь сказать ей вашим вердиктом уже на этой стадии процесса? Неужели вы намереваетесь заявить: «Мы верим, что он сделал с тобой это, но мы считаем, что его преступление заслуживает лишь условного осуждения. Мы думаем, что за такой поступок он должен будет раз в месяц являться к чиновнику, надзирающему за условно осужденными, должен будет заплатить небольшой штраф и уже никогда не совершит преступления, поскольку мы сделали все, что необходимо, чтобы удержать его от этого?» Неужели вы собираетесь сказать ей: «Мы думаем, что он сделал это с тобой, Менди, но мы хотим дать ему возможность выбраться из столь сложной ситуации, всего лишь заплатив за это штраф и внося ежемесячную пошлину, как за какую-нибудь просроченную библиотечную книгу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125