— Все они попадают в госпиталь, мистер помощник. Вы сами отвозите их туда. Оружие в деле, разумеется, не фигурирует?
Однако наш контакт осложнился. Он повернулся ко мне спиной, занявшись бумагами. Так и должно было случиться. Некоторые станут помогать мне из-за того, кем я являюсь, а некоторые повернутся спиной, словно я пытаюсь их запугать. Я надеялся, что количество тех, кто поможет мне, перетянет число тех, кто станет чинить препятствия.
Рядом с регистрационным отделом крутились два детектива. Я знал их в лицо, но подходить не стал. Тем не менее, как только помощник судьи положил конец нашей беседе, один из детективов сам подошел ко мне. Мы поздоровались за руку.
— Я не совсем был уверен, что это ваш, мистер Блэквелл. Вот уж никак не думал, что вам столько лет, чтобы иметь парня такого возраста.
Последнее не переставало удивлять и меня. Бывали дни, когда я сам не чувствовал себя взрослым.
— Весьма признателен вам за телефонный звонок, детектив. — Не называя детектива офицером, вы тем самым как бы понижаете его в звании. — Мое присутствие здесь немного уменьшило его потрясение.
Мы оба знали, что это не было обычной полицейской любезностью. Существовало немало способов, с помощью которых полицейские могли таскать вас туда-сюда, если вам случалось быть арестованным ночью. Разбирательство порою тянулось часами. Подозреваемого могли возить с места преступления к офису медэксперта и дальше, в полицейский участок, время от времени делая ему более или менее явные намеки, чтобы арестованный сам смог помочь себе, признавшись в совершенном преступлении. Зачастую в короткие и бессонные утренние часы, не видя перед собой ясности в вопросе о том, будет ли он обвинен или отпущен на свободу, подозреваемый действительно делал это. Всего каких-нибудь пару лет назад ночной судья имел право в три часа покинуть свое дежурство. Если вас регистрировали после этого срока, то до десяти часов утра уже никто не мог назначить вам суммы залога, и вам приходилось проводить ночь в камере, даже если вы оказывались настолько богаты, что были в состоянии выкупить из тюрьмы всех ее обитателей. Поразительно большое число арестованных, особенно тех, что были слишком крикливы или чем-то отвращали, достигали тюремных дверей лишь по истечении этой трехчасовой отметки. В настоящее время судьи находятся на дежурстве все двадцать четыре часа в сутки, но, как мне представляется, опытные полицейские умеют находить и иные способы обходить подобное препятствие.
Дэвид не был подвергнут ни одной из этих проволочек. Детективы доставили его в тюрьму и зарегистрировали в положенное время, а их звонок позволил мне с ним встретиться. Все это было сделано ради меня. И связало меня новыми обязательствами.
— Это было моим долгом, — сказал детектив.
Он сделал движение. Я не шевельнулся, чтобы вновь подать ему руку. Почти одновременно мы оба поняли, что отныне стали врагами.
— Теперь за все это вы разорвете меня на части, когда я появлюсь на свидетельском месте? — спросил он с напускной веселостью.
— Кто-то другой мог бы это сделать. Только не я.
Он невинно улыбнулся.
— Да я ничего об этом не знаю. Я только подобрал оставшиеся кусочки.
— Еще раз спасибо, — сказал я.
Он вернулся к своему напарнику, который стоял, разглядывая меня. Я кивнул и ему. Имена обоих я узнаю из следственного протокола, когда познакомлюсь с делом. Когда они уже вышли через заднюю дверь наружу, я осознал, что мы с этим детективом, собственно говоря, и словом не обмолвились о том преступлении, в котором обвинялся Дэвид. Он даже не упомянул об этом. Вовсе не из вежливости, я полагаю. Любой, кто дослужился в полиции до должности детектива, обычно далек от того, чтобы испытывать чувство смущения. Однако я предпочел бы знать некоторые детали. Имя той женщины, пострадала она или нет. Мне пришло в голову, что Дэвид мог бы вернуться домой раньше, чем она.
Кто она была? Я пожалел, что не могу взглянуть на ее снимок, по меньшей мере на то, как она в тот момент выглядела. Я представил ее взбешенной, выкрикивающей обвинения. Я надеялся, что она выглядит как женщина, которая была с презрением отвергнута и потому сделала ложное обвинение. Невероятно, чтобы Дэвид мог совершить что-то подобное. Он казался таким потрясенным, когда я в первый раз его здесь увидел, что больше был похож на жертву преступления, чем на преступника. Мой сын не мог кого-то изнасиловать. Прижать женщину к земле, угрожать ей с ножом к горлу — нет. Такую картину невозможно было представить. Но как он вообще мог оказаться жертвой такого обвинения? Где это случилось? Почему он очутился среди ночи на улице, где кто-то смог оклеветать его подобным образом? Он ведь должен был находиться дома, в безопасности.
Шорох, раздавшийся позади, привлек мое внимание. Ко мне приближался Дэвид. Костюм на нем сидел уже немного лучше. Шорох, который я услышал, был шелестом бумажной залоговой квитанции, которую Дэвид сжимал в руках. Тот же самый помощник шерифа, который увел его, следовал за ним, однако теперь отступил в сторону и отвернулся.
Дежурный ночной судья назначил залог в десять тысяч долларов.
— Я сказал ему, что ты здесь, — сообщил Дэвид. — Он просил передать тебе привет.
Дэвид произнес это с такой интонацией, словно Генри Гутьерес сделал ему послабление, хотя в Сан-Антонио десять тысяч долларов являлись обычной залоговой суммой при совершении уголовного преступления. У судьи была только одна минута на то, чтобы принять решение, и он сделал то же самое, что сделал бы и я, — отнесся к Дэвиду точно так же, как и к любому другому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125