Рассказывать такую историю незнакомым людям довольно неприятно, разрыдаться перед ними — означает вызвать даже большую к себе симпатию. Слишком многие жертвы сексуальных насилий свидетельствуют совершенно монотонными голосами. Они как бы отдаляют себя от своих историй, поэтому их рассказы часто кажутся выдуманными. Менди Джексон выглядела так, будто должна была оказаться одной из таких свидетельниц. Она держалась абсолютно строго. Она, казалось, была слепа и к присяжным и к судебному залу. У меня забрезжила некоторая надежда.
Затем Менди Джексон заняла свое место и повернулась так, чтобы смотреть прямо на Дэвида. Она глядела на него спокойным, пристальным взглядом.
И Дэвид смущенно поежился в своем кресле и отвернулся.
А присяжные в это время наблюдали за ним.
* * *
Начинать процесс, думая о том, какие сюрпризы ожидают тебя впереди, всегда связано с волнением. А в день, когда открылся процесс по делу Дэвида, я особенно волновался. Когда я сам участвую в работе суда, меня утешает сознание, что едва только все начнется, я узнаю, что нужно делать. Всегда успокаиваешься после того, как игра уже началась. Сегодня такого утешения у меня не было. Я здесь являлся всего лишь зрителем. Я даже поймал себя на мысли о том, почему, собственно, я возложил это на Генри. Я не сразу решил вопрос: надо ли мне вообще наблюдать за ходом событий. Я сказал Лоис, что сделаю все, для того чтобы обвинение было снято, но фактически я отдалился от дела настолько, насколько было возможно: полностью отстранив от участия в нем свой департамент и передав обвинение в руки моего злейшего врага. На то существовали серьезные основания. В таком деле чрезвычайно важно создать впечатление, что все требуемые правила соблюдены. Даже теперь, когда мой план рухнул, это впечатление должно было пойти нам на пользу. В делах с участием присяжных всякое подозрение, что система правосудия искажена ради подсудимого, могло навредить обвиняемому. Вот почему я самоустранился. Вот почему я пригласил только одного защитника, но установил участие в процессе двух специальных обвинителей. Теперь, придав таким образом Дэвиду максимально несчастный вид, я не хотел рисковать подобным впечатлением, маяча за его спиной. Я долго думал над тем, нужно ли мне даже присутствовать здесь, но в конечном итоге решение так и не было принято. Я находился там, потому что просто не мог не прийти.
Однако заходить за судейский барьер мне было заказано. В половине десятого утра в день процесса по делу Дэвида я сидел в заднем ряду судебного зала. Зал судьи Уотлина был одним из самых больших в здании, и в тот день он был переполнен. Все места, не занятые прессой, занимали судебные стервятники. Среди них было немало юристов: как защитников, так и обвинителей. Никто не хотел пропустить последнего обвинительного процесса с участием Норы Браун и Генри, для которого этот процесс был очередным. Сегодняшний суд, как и всякий другой, должен был оказаться поучительным. В этом уравнении сам обвиняемый не фигурировал вовсе.
Первоначально назначенный на июль суд позднее был перенесен. Теперь слушание проходило в середине августа, что гарантировало максимум его освещения в прессе. Август — традиционно месяц затишья. Летний зной изгоняет из города часть его жителей и лишает активности тех, кто остается. Даже в это раннее утро многие из присутствующих выглядели уже прихваченными жарой по пути от автомобильных стоянок. Внутри здания, тем не менее, было на редкость прохладно, даже в этом судебном зале с его залитыми солнцем окнами. Было утро понедельника, а кондиционеры работали в пустых помещениях судов весь уик-энд. К полудню температура на улице должна была взлететь до ста градусов, что превышало ее средний уровень за три последних дня, и все мы чувствовали это, даже находясь в холодном зале.
Дэвид сидел за столом защиты. Генри что-то говорил ему, и Дэвид покорно кивал головой.
Его отношение к предстоящему процессу значительно изменилось. Мы сделали так, как предлагала Линда, — провели с Дэвидом еще одно инсценированное дознание, подкрепив его перекрестным допросом. Он выдержал это немного лучше, чем в тот раз, когда его допрашивал я. Дэвид уже не так возмущался и вместе с тем начал видеть свою историю в истинном свете. Уже не вызывало опасений то, как он будет рассказывать ее в переполненном зале. И вот Дэвид здесь — в ожидании, когда присяжные займут свои места. Теперь он был до смерти напуган.
Дэвид постоянно оборачивался, чтобы взглянуть на мать, сестру и жену, тоже сидевшую среди публики в первом ряду, прямо позади него. Виктория присутствовала в судебном зале впервые. Она была красива, светловолоса, холодна, несмотря на погоду, и прекрасно, хотя и в меру, накрашена. Генри настоял на том, чтобы она сидела как можно ближе к Дэвиду, прямо за его плечом. «У нас есть такой сильный козырь — как красавица-жена. Присяжные будут смотреть на нее и думать: „Зачем бы ему могло понадобиться насиловать уборщицу?“ Я вот только жалею, что у них нет детей. Маленькой светловолосой девочки, думающей, посадят или нет ее папочку».
— Ты хочешь, чтобы я взял какую-нибудь напрокат? — спросил я.
Этот разговор происходил за месяц до суда, когда шутки еще были возможны.
Но взамен у нас имелась Дина. Она была в белом платье с оборками, в шляпке, предназначенной для посещений церкви, и выглядела моложе своих десяти. Дина сидела рядом с Лоис, наклонившись вперед, и внимательно присматривалась ко всему в зале, будто пытаясь найти применение тому, что она знала о судебных процессах.
Джавьер и Нора сидели за столом государственных обвинителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125