В прежние времена, по русской традиции, столы покрывали скромными полотняными кусками, а дорогие скатерти доставали только по праздникам. Но княгиня Вассиана не любила, чтобы добро пропадало в сундуках, и приказала даже в будни стелить нарядные скатерти и подавать дорогую посуду.
– Как поохотились? – спросил Алексей Никиту, когда они поднялись в княжеские покои.
– Да, зря проносились, – ответил тот, усаживаясь за широкий деревянный стол и наливая себе в круглую кружку с крышкой медвяного кваса из кувшина, – устали мы с Гарсиа, да и только. Лошадей зря умучали. Пара зайцев да лисица – невелика добыча. А ты как съездил? Как батюшка Геласий? Здоров?
– Здоров. Благословение тебе передавал. И Григорьюшке тоже. Князь Воротынский, говорит, сослан к нам на Белое озеро. В Москве Голицыны и Трубецкие, используя момент, гнут против нас, хотят настроить государя. Андрюшка наш царю прошение подал об отчуждении в его пользу Белозерских земель, включая монастырские…
– Монастырские?! – Никита чуть не поперхнулся. – А брюхо-то у него не лопнет?! Государь Кириллову обитель почитает, не может он монастырь обидеть.
– Ехать надо, Никита Романович, не время отдыхать, наследство родительское защитить надобно.
– Поедем, конечно, – с готовностью согласился Ухтомский. – С охоты возвращаясь, зЛехал я к Сугорским. Там тоже новости неутешительные. Князя Ивана Куракина в монахи постригли, имения отобрали. Поначалу за участие в сговоре казнить хотели, но государь помиловал.
– Ехать надо, Никита, – еще раз решительно повторил Алексей, пристукнув ладонью по столу. – Негоже нам по окраинам отсиживаться и царской милости али немилости дожидаться. Чему бывать – того не миновать. А сдаваться самим Андрюшке – умереть нам всем на месте со стыда.
– Правда твоя, Алексей Петрович, – согласился Никита. – Мы с тобой вместе выросли, вместе в сече бились, вместе в страны дальние по царскому указу ездили, и на плаху вместе пойдем, коли выпадет.
– Так-то так, да есть у нас еще одна забота, – промолвил задумчиво Алексей, подходя к узорчатому слюдяному оконцу, – здесь, на Белозерье.
– Какая еще? – удивился Никита. – Вроде, все тихо кругом.
– А вот не тихо. Ты людей разошли по соседним деревням, пусть расспросят, не появлялись ли какие чужаки в лесах, не просили ли проводников. Если да – то кто такие, откуда. Словом, все. Если кто видел таковых, пусть сюда привезут, сам потолкую. Сделай это немедленно, как от меня выйдешь.
– А откуда чужаки-то? Не слыхали тут в усадьбе ничего. Уж Матвей доложил бы.
– До Геласия слухи дошли со стороны Белозерска, Вологды да Устюга Великого. Шастает там кто-то. Тайно шастает. И не озорничает, делом разбойным не занимается, от людей таится. Но замечали чужаков люди, замечали. В Москве Юсуф затревожился, к нему тоже кто-то подходы тайные копает.
– Жив мурза? – улыбнулся Никита
– Жив пока. Но ищут его по Москве тоже какие-то людишки. Сынок его, Ибрагимка, говорит: убить хотят.
– Ну, а мы при чем? От Москвы до Белозерска почитай сколько верст! – Никита присвистнул.
– Рубины выкрасть хотят, а мурзе за то убийство стародавнее отомстить. Вот и весь сказ. А кто такие – неведомо никому. Тот иностранец, которого Юсуф убил ненароком, тоже неизвестно, кто таков был и откуда прибыл.
– Рубины, что уж лет двадцать в ризнице Кириллова монастыря лежат?
– Да. Так что рассылай людей поскорей, Никита. Надо выяснить все. Коли тревога ложная, завтра после праздничной обедни сразу и отправимся в Москву.
– Понял, государь, – Никита поднялся. – Только надо бы до того, как пред царские очи явимся, помыться по русскому обычаю, баньку справить, да рубаху чистую надеть. Негоже пред царем немытыми стоять.
– Верно, – кивнул Алексей, – распорядись.
– Свенов тоже искупаем? – спросил Никита уже на пороге.
– Каких свенов? – князь Белозерский не сразу понял, о ком идет речь.
– Да двух иноземцев, что по дороге привязались…
– Ну, искупай их, коли противиться не станут. С Европы, чай, у них наши обычаи не в чести.
– И с собой в Москву возьмем?
– Поглядим еще, как с ними быть. Может, тут оставим. Что зря таскать с собой? Пусть Матвей себе возьмет. Княгиня дома или на галере?
– Была дома. Прогуляться хотела в саду, с “подружкой”, – Никита засмеялся.
– Ладно, сам разыщу, иди пока.
Князь Ухтомский поклонился и вышел.
В домовой церкви зазвонили к обедне, созывая домочадцев и слуг. Храмом служила огромная крестовая комната, занимавшая первые этажи двух из восьми строений дома. На обедню сюда собрались все, кто жил в усадьбе. Только матросы с галеры слушали католические псалмы в отведенной под церковь каюте, где вместо священника службу вел капитан де Армес. “Просто не протолкнуться”, – посетовал Растопченко, которого затерли в самый дальний угол. Некоторым дворовым вовсе не хватило места, и они слушали службу, стоя у раскрытых окон. Зато Виктору со своего угла было хорошо видно все помещение, и он внимательно приглядывался к людям, выискивая, кого “взять в разработку”.
Женщины стояли отдельно, у дальней стены. Княгиня вообще особняком, у образа святого Спиридона Тримифунтского – особо почитаемого греческого старца. Растопченко уже узнал, что икона досталась ей в наследство от матери, и Вассиана привезла ее с собой из Италии.
“Зачем было этот кусок доски с собой тащить? – пожал плечами бывший майор. – Вон, здешние иконы куда красивее будут”.
Домашний иконостас князей Белозерских представлял собой целую стену, увешанную образами, среди которых только изображений Богородицы насчитывалось около двадцати. В основном образа копировали иконостас в Кириллово-Белозерском монастыре – святые во весь рост в ярких, праздничных тонах, но встречались и оплечные изображения, в более сдержанном стиле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105