Но для нашей семьи де Борджа всегда были слишком знатны, чтоб сблизиться с ними.
– А разве не известно тебе, – продолжал Никита, не отрывая от ее лица внимательного взгляда зеленющих, как у диковинной кошки, глаз, – что прежде, лет этак тридцать назад, галерой твоей, что на Белом озере теперь на якоре стоит, владели именно герцоги де Борджа?
– Откуда ведомо тебе это? – все больше удивлялась Вассиана.
– Сказал мне один пожилой итальянец мимоходом…
– На Белом озере итальянцев нет…
– Как знать теперь, – усмехнулся Никита, – кто там нынче есть… Только он мне здесь, в Москве сказал, когда я ему кинжал показал, которым Юсуфа поранили. Кинжал тоже, оказывается, фамилии де Борджа принадлежит…
– Все может быть, – пожала плечами княгиня, – я кинжала не видала. Показал бы мне, может, и я тебе что более ясно сказала…
– У меня его уже.нет.
– Вот как? Что же ты тогда допытываешься от меня? – спросила она с обидой в голосе. – Меня тридцать лет назад еще на свете не было, сам знаешь, а у кого мой отец галеру купил – мне неизвестно, может статься, и у наследников де Борджа…
– У де Борджа нет наследников, это тоже каждый итальянец знает, – сурово прервал ее Никита.
– Почему каждый? – возразила она. – Может, твой собеседник, от которого ты столько сведений получил, что-то и знает, а я, например – нет. Да я и не итальянка, если помнишь… Возможно, отец мой купил галеру у самого де Борджа, а возможно, у кого-то, кто владел ею после них. Ведь не болталась же она в море ничья! Столь дорогая вещица не валяется на дороге, и в море не плавает без хозяина.
– Вот и я спросить хочу, – продолжал настаивать Никита, – откуда же у твоего отца средства взялись, чтобы ее приобрести? Ведь говорила ты, не очень он был богат.
– Не богат, – согласилась Вассиана, – но ведь обеднел он незадолго до смерти. А прежде… Мы хоть и византийские принцы, но знатностью латинским не уступим. Однако мы, греки – православные, а потому, конечно, с де Борджа и Медичи, истовыми католиками, дружбы не водили…
– А не была ли знакома ты с герцогиней Джованной де Борджа? – как бы невзначай спросил Никита и внимательно посмотрел на нее.
– Нет, я же сказала тебе, – начала уже сердиться Вассиана. – Что за дознавание ты мне устроил? Джованна де Борджа намного старше меня. Я еще не родилась, а ее уже в живых не было. Если я ее когда и видела, то только на фресках кафедрального собора в Риме, расписанного Сандро Боттичелли. Все свои женские образы он писал с нее. Вот и все.
Никита вздохнул и потупил взор.
– От чего ты все спрашиваешь меня? – поинтересовалась Вассиана. – Неладное что-то о галере моей узнал?
– Да нет, не о галере, – ответил он негромко и замолчал.
– Ты поручение мое выполнил? – спросила она его строго.
– Какое? – он не сразу понял, о чем речь.
– То, которое нужного человека из кабака или еще откуда, в Москве неизвестного, касалось?
– Нет, – честно признался Никита. – Когда мне было?
– Вот и отправляйся сегодня ночью. Да оденься поскромнее, чтобы глаза-то не мозолить. Андома князя нашего на поединок вызвал, так что медлить нельзя. Мало ли как битва закончится. Подготовиться надобно. Знаю, что не по нутру тебе такие дела, – сказала она, увидев, как переменился в лице Никита, – но это единственное, о чем я прошу тебя. Остальное же предоставь мне. И пришли ко мне старшего свена, если встретишь, пусть отыщет меня.
– Зачем? – не понял Никита.
– Потолковать с ним хочу.
В маленьком домике для прислуги, сквозь стены которого было отчетливо слышно, как хрюкали свиньи на скотном дворе, да мычали коровы в хлеву, бывший майор советской госбезопасности, засланный, как он сам про себя думал, в тыл неизвестного дотоле врага, плотно поев овсяной каши и стараясь не обращать внимания на тошнотворный запах коровьей и конской мочи, просачивающийся сквозь щели ветхой избенки, от нечего делать наблюдал, как Лукинична, позвав тайком от хозяев свою замоскворецкую подругу колдунью Машку-Козлиху, ведет, по мысли Вити, “прием граждан”.
Лукинична очень гордилась своей способностью, как она выражалась, жизнью править. И, видимо, что-то у нее даже выходило, так как очередь к ней из хозяйских холопов и даже пришлых москвичей собралась немалая.
“Как в депутатской приемной у Гдляна с Ивановым в начале девяностых, – хихикал про себя Витя, – толпа – не продохнешь. Счастья народ желает. Надо же, ничего не меняется со временем”.
Работа у Лукиничны спорилась. Всяк, конечно, не с пустыми руками приходил, и доходы ее, соответственно, тоже быстро возрастали: кто курицу притащит, кто гречи мешочек, кто муки, кто цепочку сунет – все как положено в бизнесе: если чего хочешь получить, а особенно счастья – плати.
То баба прибежит, муж ее лупит, так Лукинична – раз, наговорчик какой сделает, да “сердце и ревность у мужика и отымет”. А то – наоборот: охладел муж, приворожить надсбно. Тоже в минуту “ум отымут”, он и не почувствует. То на белила наколдует, то на мыло, чтоб мылась да белилась, то на соль, чтоб мужику сыпала, а то, и того хлеще, воротник от бабьей рубашки в печке сожжет, да прикажет пепел мужу в
еду сунуть.
– Коль скоро мыло с лица смоется, столь скоро муж жену полюбит, – шамкала себе под нос Лукинична беззубым ртом. – Какова была рубашка на теле, таков и муж будет в постели.
Приходили и мужики, о женской неверности разузнать. Кто-то ласковости от барина просил, совсем уж забил беднягу до полусмерти. А то и торговец зайдет. Тут уж Лукинична старается: денежный, ведь, человек, за ценой не постоит. Все свои вершки-корешки на свет божий вытащит. Кому при грыже траву “ушко” на уксусе пропишет, кому корень девясила для жевания от зубной боли, кому губку лиственницы от запоров, а кому зверобой на водке от побоев и ран.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105