– улыбнулась княгиня его словам, и ослепительно-белые ровные зубы ее, окаймленные алыми влажными губами, блеснули, как комочки нетающего горного снега в атласных лепестках цветущих на склонах роз.
– Тоже нет. Соле, кантаре, пьяно, – вспомнил Витя отдельные слова из песен итальянских певцов, которых часто слушал в конце восьмидесятых.
– Нерадивый ты ученик, я гляжу, – пожурила его княгиня. – Что, так ни одного языка и не знаешь толком?
– Нет, – Витя даже покраснел от стыда, – только русский, да и то пишу с ошибками.
Вассиана неодобрительно покачала головой.
– Да, ленив ты, ленив, братец. Познание тебя не увлекает. Как же государь твой, Феликс Эдмундович, за образованием твоим не проследил?
– Да он следил, конечно, – вступился Витя за “отца всех чекистов”, – на учение сколько раз посылал, да только… – Витя запнулся и почесал затылок.
– Только, поди, обманывал ты его, – закончила за него Вассиана. – Вы, русские, заметила я, соврать горазды. И баклуши бить большие ловкачи. На печи полежать любите. Да чтоб само собой все вокруг делалось, чтоб ручками да ножками не работать. Чтоб и печка сама ехала, куда надобно, и чтоб гуси-лебеди сами на скатерку падали, причем уже поджаренные да под взваром. Только махни рукавом – и обглоданные косточки сами собой в пироги превращаются, а ты знай себе сиди, пей мед, да и в ус не дуй – вот и вся народная мечта, в легендах да сказаниях выраженная. И своровать вы не прочь, прихватить что плохо лежит. А самое главное, вера ваша и благочестие церковное – неискренние. Можно согрешить, а покаялся – и как будто нет греха, дальше греши, батюшка простит. С виду вроде боитесь Бога, а в душе нет, совсем не боитесь, к язычеству тянетесь. Духовники ваши проповедей не читают, к причастию народ едва ли раз в год ходит, и то не про все грехи рассказывает даже перед крестом. Иностранцев не любите вы, потому что видите, что далеко они ушли, есть чему поучиться у них. И за неученость свою отомщаете им высокомерием. Женщины не знают прелестей любви и наслаждение почитают мукой. Царь Иоанн умен, он понимает все это, да вряд ли удастся ему враз развернуть к Европе такую огромную страну.
– Развернет, мало не покажется, – буркнул в ответ чекист. – Рим и Париж по одному разу завоюем, Берлин три раза штурмом возьмем. Уж чья бы корова мычала, да только не из Европы. Сперва умываться по утрам научитесь.
– Что-что ты там говоришь? – возмущенно вскинула подбородок прекрасная итальянка.
– Говорю, ключник Матвей в Белоозере жаловался, что бегут люди на Русь из прекрасной Европы сотнями, от рабства, голодухи, да грабежа дворянского непосильного. Что ни год, несколько десятков семей на землю осаживать приходится, в крепостные сами просятся. Скоро наделов хватать перестанет.
– То простолюдины бегут, да ремесленники необразованные, – покачала головой княжна. – Ленивые, такие же, как вы. Работать в полную меру не хотят, вот и ищут жизни попроще.
– Князья Трубецкие, например, – опять не удержался Растопченко.
– Похоже, ты уверен, что русские духом и разумом превосходят европейские народы, свен? – не столько возмутилась, сколько удивилась Вассиана. – Ладно, так и быть, – вздохнула она, – прочитаю тебе одно стихотворение. И уж коли неискушен ты в языках, попробую тогда прочесть тебе по-русски. Вот, послушай.
Она склонила голову над пергаментной страницей и начала негромко читать:
Гранитный пик над голой крутизной,
.Глухих лесов дремучие громады,
В горах поток, прорвавший все преграды,
Провал, страшаший темной глубиной…
Проигран бой, войска мои разбиты,
Я отступаю вспять, коварством сокрушен,
Доносит мне отбой трубы охрипшей стон,
Полвека за спиной толпятся вместо свиты.
Грядет моя зима: нет от нее защиты…
Произнеся последнюю строку, княгиня замолчала и некоторое время сидела, не отрывая взгляда от рукописного текста. Затем сказала негромко:
– Эти стихи написаны знаменитым французским поэтом, родом из Наварры. Они посвящены моему отцу.
– Вот как? – удивился Витя.: – А мне говорили, что он был моряком.
– Можно сказать, что и моряком он тоже был, – грустно улыбнулась Вассиана, глаза ее повлажнели от нахлынувших воспоминаний. – Он очень любил море, но не оно стало главным в его жизни. Ну, так что? Хоть кто-нибудь из русского племени способен написать такие же прекрасные стихи? Или написать картины, подобные полотнам Боттичелли?
– Если судить по этим признакам, – упрямо буркнул себе под нос Растопченко, – то самым цивилизованным народом являются папуасы из Новой Гвинеи. Вы бы видели, какие прекрасные тотемы они вырезают из простого дерева, какие красивые песни поют, какие шьют наряды и как красиво танцу…
– Хватит! – резко оборвала его княжна. – Я вижу, ты туп и упрям, как все русские. Надеюсь, ты не оказался столь же ленив. Ты выполнил мое поручение?
– Так точно, ваше сиятельство! – Витя вскочил со стула и вытянул руки по швам. Раз уж его считают дураком – почему бы таким и не прикинуться? Дуракам завсегда легче живется. Это, как могла бы заметить Вассиана, во всех русских сказках написано.
– Что это ты? – удивилась княгиня. – Ну-ка присядь обратно. И не кричи. Расскажи лучше, нашел ты мне бесноватую невесту на моего охотника?
– Нашел одну красотку… – Витя в подробностях доложил княгине о своем походе на Даниловское подворье. Правда, о пане Дроздецком и о заключительной драке с оборванцами он умолчал. Вынужденное бегство особенно ранило его самолюбие, и он не хотел, чтобы самодовольная иноземка княгиня посмеялась еще и над этим.
Вассиана внимательно выслушала.
– Что ж, – задумчиво произнесла она, облокотившись на поручень кресла и опустив на руку свою красивую античную голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105