– спросила его в ответ Вассиана.
– Любил? – пожал плечами Гарсиа. – Не помню. О той жизни в Мадриде и Барселоне теперь у меня не сохранилось в памяти ничего. Точнее, воспоминания у меня, конечно, есть, но они пусты, в них не осталось содержания, исчезли эмоции, которые их наполняли. Была ли у меня любимая женщина? Пожалуй, нет. Я никого не любил тогда. Была одна девушка, она любила меня сильно. Я оставил ее, когда уплыл с Кортесом в Америку. Сокровища ацтеков привлекали меня намного больше, это их я любил по-настоящему. Уже потом, когда Великий Магистр возвратил меня к жизни, я узнал, что девушка та после моего отъезда родила ребенка, а так как она была знатного рода и родила вне брака, родители отреклись от нее, а инквизиция замуровала заживо в склепе ее и младенца. Но я бы не узнал ничего этого, потому что из похода Кортеса назад в Испанию я не вернулся, меня зарезали индейцы на жертвенном алтаре, так что я все равно ничем не смог бы ей помочь,
– И ты никогда не жалел, что не остался с ней, а уплыл с Кортесом?
– Конечно, нет, – усмехнулся испанец. – Если бы я был способен на это, я бы сейчас нянчил внуков где-нибудь у себя в Кастилье, а не сидел бы здесь с тобой, плетя интриги ради награды в тамплиерских алмазах. Каждый получает то, чего желает и чего заслуживает. Так зачем скорбеть о том, чего все равно не может быть, или о том, что прошло?
– А не пытался ты встретиться с ней после смерти?
– Зачем? Я – грешник, она – мученица. Впрочем, она тоже согрешила, ведь никто не заставлял ее пускать меня к себе в постель, я же не обещал жениться на ней, не просил ее руки у отца. Я просто соблазнил ее. И она поддалась, несмотря на запрет церкви. Так в чем разница между нами?
Княгиня промолчала. Кровавая рана на руке почти Закрылась, оставалось маленькое коричневое пятнышко, которое уменьшалось с каждым мгновением.
– Я должен сказать, госпожа, – произнес де Армес, целуя ее руку, – что вы обязаны отречься от принца Ухтомского. Вы нанесете себе непоправимый вред, дадите ход необратимому процессу, который погубит вас, принца Никиту и очень сильно огорчит меня. Ведь я привязался к вам, а мне придется делать выбор. Я не хотел бы с вами расставаться, и не хотел бы вновь видеть вас в муках и страданиях, как тогда, когда мы впервые узнали друг друга. Я не смогу остаться с вами, простите, как бы я этого ни хотел…
– Я знаю, Гарсиа, – остановила его Вассиа-на, – я знаю, что позволено мне, а что нет, и я не намерена нарушать запрет. Не сомневайся.
– Я надеюсь, госпожа, – испанец поднялся и убрал почти пустой флакон в шкатулку, – очень надеюсь на ваше благоразумие. И на то, что эта склянка скоро снова наполнится спасительной жидкостью. Вам надо отдохнуть, госпожа, вам необходим сон. Я ухожу, – он убрал шкатулку в сундучок и снова задвинул его под лавку.
– Да, ступай, Гарсиа, – тихо откликнулась Вассиана. Она забралась под одеяло, укрывшись им почти с головой. – Спасибо тебе за заботу.
– Мой долг – служить вам, госпожа, и оберегать, – поклонился капитан.
Княгиня не ответила. Уходя, он видел, как по ее лицу, почти белому в уже тающем перед утренней зарей свете луны, струящемся сквозь слюдяное оконце, скатилась жемчужная слезинка, оставляя поблескивающую дорожку на щеке. Скатилась – и затерялась в мягких атласных складках.
Княгиня не шелохнулась. Капитан Гарсиа, осторожно ступая, дабы не потревожить госпожу, вышел из комнаты и тихо прикрыл за собой дверь. На востоке уже замелькали первые лазоревые блики утра.
* * *
На именинный пир к знатному князю Афанасию Вяземскому в его недавно отстроенные поближе к новому царскому дворцу в Слободе палаты съезжались видные гости со всей Москвы. Князь Афанасий слыл царским любимцем, и присутствовать на празднестве в его доме почитали за честь многие. Однако князь в дружбе своей был разборчив, близостью к государю и милостью царской дорожил, от того большинство знатных боярских и княжеских родов, в той или иной степени провинившихся в последнее время перед государем, на пир его приглашения не удостоились.
Большинство приглашенных составляли соратники царского келаря по “особой тысяче” доверенных телохранителей, отобранной Иоанном, и духовные лица высших и средних званий. Учредив пир, князь особо близких сподвижников своих приглашал сам, к тем, кто попроще да подальше, посылал слуг.
Уже с раннего утра, пока сам хозяин служил молебен с государем в Александровской Слободе, множество холопов в его дворце начали готовиться к празднеству, застилая дорогими персидскими коврами полы в просторных сенях, отведенных для пира, развешивая на окнах червчатые с золотом занавеси, клали бархатные наоконники на карнизах, стелили по несколько скатертей, одна на другую, в ярко-алых тонах, на столы, расставленные рядами, и такие же полавочники на длинные скамьи для гостей, заправляли свечи в паникадила и уставляли поставцы золоченой и серебряной посудой.
В большой двусветной палате, разделенной узорчатыми расписными столбами, столы стояли в три ряда, в каждом ряду было по десять столов, по пятнадцать-двадцать приборов на каждом. Для хозяина и особо дорогих гостей стояли особые столы в конце палаты, с резными креслами, убранными жемчужными кистями.
Дубовые столы едва выдерживали тяжесть драгоценной посуды, выставленной на них. Огромные литые блюда из серебра с сердоликовыми изразцами с трудом поднимали за узорчатые ручки шестеро холопов. Тяжелые ковши и кубки, усыпанные драгоценными камнями, сердоликовые и яшмовые чары, турьи рога, оправленные в золото, серебряные чеканные кубки в виде львов, петухов, павлинов, журавлей – вся эта роскошь, сияя и переливаясь начищенными до блеска полями и гранями, высилась до самого потолка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105