Я и правда хочу послушать. То есть, если ты действительно столько всего перенесла только для того, чтобы попробовать меня убить, мне кажется, самое малое, что я могу для тебя сделать, — это выслушать, как тебе все это удалось.
— Но… — Шейри запнулась. — Но ты же никогда не хочешь слушать подобные рассказы!
— Они всегда не про меня. А твой — да.
Шейри качнулась и медленно пошла ко мне. Она плюхнулась на землю рядом со мной, крепко сжала нож и с опаской посмотрела на меня, очевидно желая убедиться, что я не стану отнимать у нее оружие.
Я, конечно, вовсе не собирался это делать. День занимался прекрасный, и мне не хотелось буянить.
И Шейри пустилась в подробный рассказ обо всем, что с ней случилось в долгом и весьма опасном походе за кинжалом, который сейчас она держала в руках. Я то и дело задавал вопросы, на которые она отвечала с изрядным терпением. Но я понимал, что ей приятно, поскольку мои вопросы означали, что я проявляю искреннее внимание. Только один раз по моей просьбе она прервала свое повествование — когда солнце начало показываться над горизонтом. Мы сидели молча, наблюдали, как солнце поднимается все выше и выше, как его лучи разливаются по равнинам, лаская их, словно нежный любовник. Земля оказалась пересохшей, покрытой трещинами, и я сказал, не особо задумываясь:
— Знаешь, пора бы уже твоему дару к тебе вернуться. Ты могла бы подумать, как применить свои плетельщицкие секреты, чтобы вызвать в этих краях дождь. Ему бы нашлось здесь неплохое применение.
Шейри медленно кивнула.
— Я заметила, что нити оживают.
Я даже позавидовал ей: мастерство плетельщиков позволяет им видеть в воздухе нити силы, которые являются неотъемлемой частью самой природы. Если верить тому, что говорила Геката — а мне не приходилось сомневаться в правдивости ее слов, — нити силы не всегда были и не всегда будут. Очень медленно, со временем — через десятилетия, века или еще позже, — эти нити исчезнут. Способности управлять силами природы и все другие погодные навыки устареют, будут утрачены. Те, кто занимается магией, займутся тем, что станут возносить полные надежд молитвы равнодушным богам, включая ту богиню, которую я, что вполне вероятно, отправил дожидаться последнего приговора, что бы это ни означало применительно к богам.
Я подумал: не рассказать ли обо всем этом Шейри… и, к своему удивлению, обнаружил, что не могу. Однажды я уже доставил себе грубое удовольствие — когда сообщил ей, что ее профессия скоро станет никому не нужна и она, или ее дети, или дети их детей однажды не смогут призвать и легкого ветерка, не говоря уж о разряде молнии на голову того, кто их дразнит. Но сейчас… сейчас я не мог найти оправданий для того, чтобы сказать все это. Может быть, мне было немного ее жалко… или — и это более вероятно — я самодовольно утешался мыслью, что знаю о ее судьбе больше, чем она сама.
— Итак, ты говорила… — подсказал я, когда солнце полностью вышло из-за горизонта — огромное, сияющее, ведущее с собой новый день. — Ты висела в пещере Ийэх, веревка, за которую ты держалась, горела, а разъяренные служители пускали в тебя стрелы со всех сторон…
— Верно, верно, — ответила Шейри и возобновила свою историю.
К тому времени, как она закончила повесть о своих приключениях, прошел по меньшей мере еще час, и я чувствовал сильную жажду.
— Вот так, — театральным тоном произнесла Шейри, поднимая кинжал, — я раздобыла кинжал Вишины. Найти тебя, конечно, труда не составило. Я просто поехала по кровавому следу. Я знала, что рано или поздно он приведет к тебе.
— У тебя не найдется чего-нибудь попить? — вдруг спросил я.
Шейри была сбита с толку.
— Жажда — самая последняя твоя забота на этот момент, ты что, еще не понял?
— Нет, мне кажется, это важно. А тебе?
Шейри помотала головой и вздохнула, с непроницаемым лицом вытаскивая из-под плаща бурдюк и протягивая его мне. Я сделал глоток, просто чтобы смочить пересохшее горло, и вернул бурдюк ей.
— На тебя глядя, можно решить, что тебе бы и самой не помешало глотнуть немного. Ты столько рассказала. Наверное, пить теперь ужасно хочется.
— Да, — признала Шейри и отпила немного воды сама. Потом закрыла бурдюк и снова привязала его к поясу.
— Ты очень здорово все рассказала.
— Правда? — Комплимент показался ей неожиданным. — У меня нет талантов рассказчика…
— Ну, не думай о себе так плохо.
— Итак… — Шейри стиснула кинжал в руке, а потом ловко перебросила его из одной руки в другую, как заправский рубака. — Ты готов умереть от руки единственного кинжала, который может тебя убить?
— До того как это произойдет, я должен сказать тебе три вещи. Во-первых, — спокойно произнес я, не делая никаких попыток защититься, — ты все перепутала. У кинжалов нет рук.
Шейри задумалась, а потом нетерпеливо сказала:
— Хорошо. Умри от моей руки, в которой кинжал, который…
— Во-вторых… ты совершенно напрасно столько всего перенесла. Я снова смертен. Теперь меня можно убить и камнем подходящего размера.
— Что? — Шейри побледнела. — Ты насмехаешься надо мной?
— Боюсь тебя обидеть, но нет. — Я начал оправдываться. — Зачем мне тебе лгать? Если ты ударишь меня своим кинжалом, то все равно убьешь меня — будь я бог или человек. Так что если уж ты выбрала его своим оружием, то тебе должно быть все равно. Но я подумал, что ты, наверное, могла бы оценить иронию ситуации. Такое грандиозное приключение — и все впустую. Я… пожалуй, не стану объяснять, как со мной такое случилось, если ты не возражаешь. С одной стороны, это никак не может сравниться с твоими невероятными похождениями, а с другой…
Она меня не слушала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135