— Вы думаете, они сдадутся, милорд? — спросил Кабаний Клык, отвернувшись от пирующего Морданта.
Наверное, мои глаза блестели, когда я ответил:
— Надеюсь, что нет.
Они и не сдались.
Я потом узнал, что они просто не поверили гвардейцам Сулимана, когда те рассказали, как пытались одолеть меня. Армия решила, что личная охрана Сулимана все это придумала, чтобы оправдать свою неспособность защитить вождя. Сам Сулиман потерял так много крови и был так плох, что не мог подтвердить их рассказ. И разъяренные солдаты Тридевятой степи сами подняли на мечи гвардейцев Сулимана, устроили своего раненого предводителя в безопасном месте, разожгли в себе пламя гнева и кинулись на нас.
Мои солдаты встретили их лицом к лицу, и я был в первых рядах. В этот раз я не стал прятаться. Я встретил атаку пешим, потому что хоть я и был неуязвим, но моя могучая кобыла таковой не являлась, и мне не хотелось без необходимости терять ее под ударами врагов.
Я был впереди своих войск на добрых пятьдесят футов, так чтобы солдаты из Тридевятой степи тут же кинулись ко мне, решив, что я стану легкой добычей. Однако они не стали кидаться. Вперед они выпустили лучников. Надо отдать должное их мастерству — не так-то легко стрелять из лука на ходу, но у них это хорошо получалось. Желая задать мне, а значит, и моим войскам хороший урок, они стали в меня стрелять и через несколько секунд превратили меня в подушку для булавок.
Я остановился.
Тридевятцы остановились.
Мои солдаты остановились тоже.
Само время замерло, пока я просто стоял и рассматривал себя, всего утыканного стрелами. А потом спокойно, демонстративно я начал выдергивать их из себя одну за другой — и не было ни крови, ни ран.
Вскоре я стоял, держа в руке стрелы, а тридевятцы отступали в паническом ужасе. Наверное, они пожалели, что казнили гвардейцев Сулимана — те, похоже, знали, о чем говорили. Я потряс стрелами над головой, вызывающе крикнул, бросил их на землю — больше ничего не потребовалось, чтобы спустить курок яростной атаки моих солдат. Тридевятцы попытались сосредоточить силы, возродить боевой дух, но они были так обескуражены тем, что увидели, что чувство безнадежности овладело ими. Моим людям только этого и надо было. Лучники тридевятцев попытались отстреливаться, но даже они, наиболее собранные из наших противников, были так потрясены увиденным, что большинство их стрел либо ушли мимо цели, либо были отражены щитами моих солдат.
Мои воины были повсюду — они давили всякое сопротивление, а я был в самой гуще. Мой меч рубил направо и налево, убивая и раня противников, и моя кровь пела песню смерти… которая, скажу я вам, звучит примерно так:
«Смерть смерть смерть смерть смерть смерть смерть ла ла ла смерть…»
Земля пропиталась кровью, но удивительно, как мало потеряли крови мои люди, а вскоре противники бежали. Мы погнались за ними, преследуя их по равнинам Тридевятой степи. Мы зарубили столько сильных мужчин, сколько могли достать, а слабых брали в плен, чтобы сделать из них рабов и носильщиков. Слабые, конечно, не протянут так долго, как протянули бы сильные но ими легче управлять, а как только они перестанут приносить пользу, мы избавимся от них и заведем себе новых.
Победив главную армию, мы получили все города Тридевятой степи.
И взяли их.
Кое-какое сопротивление было, но не крепкое, поскольку тридевятцы надеялись, что нас остановит их армия. Они ошиблись и теперь расплачивались за это.
Мои люди ворвались в самый большой город, охотно предаваясь всем тем забавам, которые так популярны среди захватчиков. Я отправил Кабаньего Клыка, Охлада и Того Парня повеселиться тоже, так как был уверен в собственной неуязвимости и не нуждался в защите. И они приняли мое предложение не мешкая, так как видели, что я и сам могу за себя постоять.
Город был красивый, ладный — высокие сияющие башни резко контрастировали с маленькими домиками, невысоко поднимавшимися над землей. Я догадался, что большинство башен были храмами. Жители Тридевятой явно были людьми набожными, для себя оставляли малые блага, а все силы посвящали храмам своих богов. Хорошо же им это помогло!
Я смотрел на пламя, выбивавшееся из башен, заполнявшее воздух черным дымом, слушал, как в ответ на крики раздается грубый хохот, и думал: «Это не война. Война — варварская затея, убийство невинных. А это… это — произведение искусства. Мы не простые завоеватели. Мы — художники завоеваний».
Кровь стучала у меня в голове, толкала меня вперед. Кожа зудела, я едва мог устоять на месте. Мне хотелось присоединиться к своим ребятам. Более того, мне хотелось художественного самовыражения. Но я не знал, куда пойти и с чего начать. Не то чтобы совесть меня останавливала, я давно про нее забыл. Я просто не знал, куда свернуть и что выбрать.
— Уходи отсюда!
Я повернул голову и увидел, что на пороге маленького домика стоит разъяренный мальчик и размахивает маленьким ножиком. Ему было не больше десяти лет, но сегодня он, без сомнения, видел немало смертей и крови — на всю жизнь хватит. У него была только одна рука — правая, — и видно было, как под курткой мотается культя вместо левой. Занятный врожденный порок. Да и какое мне дело?
Зато мне было дело до аппетитной бабенки, которая со страшно встревоженным видом вдруг появилась рядом с мальчиком.
— Иди домой! — велела она ему и, подняв глаза, заметила, что я на нее смотрю.
Да, соблазнительная. Наверное, это сестра мальчишки, старше его лет на десять — разница значительная. Гибкая, стройная, с округлыми бедрами, с лицом, может, и не классически красивым, но все же достаточно привлекательным, насколько я мог видеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135