Черные волосы падали ей на глаза. Она дернула мальчика за руку и захлопнула дверь.
Леди Кейт была от меня далеко, мне же хотелось поразвлечься.
В холодном свете прошедших лет все это кажется невероятным. Мне надо было бы сравнить себя с мальчиком, вспомнить о собственных страхах, о том, как яростно и беспомощно я пытался защищать от грубых незваных гостей самую дорогую мне женщину — мою матушку. И конечно, такие мысли, как «Да что он о себе думает», или «Как он смеет», или «Я покажу этому засранцу», или «А с ней славно можно поразвлечься», никак не могли прийти мне в голову, разве только в самый потайной уголок, откуда они бы никогда не вышли на свет.
Но я должен со всей ясностью заявить, что, пока я был мироначальником Победа, ничего нормального во мне не было.
Несколько широких шагов привели меня к двери, которую я яростно пнул. Дверь дрогнула, но устояла, а внутри раздался испуганный вскрик. Потом послышалось:
— Ты что, привлек его внимание?
Я пнул дверь еще раз и еще, и наконец самодельный замок сломался и она распахнулась.
Я вошел в очень просто обставленную комнату — так, какая-то скудная мебель да огонь в камине. Молодая женщина вскрикнула и отшатнулась в дальний конец комнаты, словно стараясь спрятаться от меня.
Мальчик же прятаться и не думал. Он подбежал к очагу, схватил тлеющее полено, крепко держа его за тот конец, который еще не успел загореться. Другой конец, которым он сейчас размахивал, наоборот, горел очень хорошо. Мальчик встал между мной и девушкой и, размахивая своим самодельным факелом, отважно крикнул:
— Не подходи к моей сестре!
— Мальчик, ты меня привлек своей показной храбростью. Так что тебе некого винить, кроме самого себя. А теперь отойди, — резко велел я. — Беги, а не то я привяжу тебя к стулу и заставлю смотреть.
Девушка всхлипывала, обессилев от страха, и ничем не могла ему помочь.
Мальчик ничего не сказал, он остался на своем месте, помахивая туда-сюда поленом, — наверное, думал, что создал таким образом непроницаемую огненную стену, которую я не смогу преодолеть. Он, конечно, не понимал, кто я таков и каковы мои возможности.
Я шагнул вперед, не обращая внимания на его угрозу, а храбрый, но глупый мальчишка крикнул: «Я предупреждал!» — и ткнул в меня горящим поленом. Я даже не стал уклоняться, глядел прямо в лицо мальчишке: когда же он поймет, что бороться со мной тщетно.
Объятая огнем головешка ткнулась мне под ребра, и, как только она коснулась кожи, я вскрикнул. Я отскочил, завывая, назад — в комнате тошнотворно запахло паленым мясом, и мясо это было, как я сразу понял, моим.
Я споткнулся о стул и упал, держась за обожженный бок, а мальчик прыгнул на меня, пытаясь ткнуть головешкой мне в лицо. Только по чистой случайности я, взмахнув рукой, отбросил горящее полено, потому что сознание мое мутилось от боли, кругами расходившейся от того места, которое прижег проклятый мальчишка.
«Пропала! Пропала сила!» — кричал мне рассудок, а мальчишка уже уперся коленями мне в грудь; моя же самодовольная и наглая манера вся куда-то делась, как только я осознал это ужасающее открытие. Пока я не понял, что происходит вокруг, мальчик выхватил из-за пояса нож и вонзил его в мою грудь. Удар был не смертельный, но достаточно глубокий и точный, чтобы проткнуть легкое.
Я ничего не почувствовал. Ни боли, ни какого-либо неудобства. Кое-как собравшись с мыслями, я выбросил вперед руку и, ударив мальчишку в лоб, сбросил с себя. Шатаясь, я поднялся на ноги и поглядел на кинжал, который все еще торчал из моей груди. Я вытащил его, осмотрел со всех сторон. Крови не было. Я чувствовал, где нож вошел мне в грудь, но рана уже затянулась. Я по-прежнему был неуязвим…
Только страшная боль от обожженного головешкой места по-прежнему расходилась по всему телу. А мальчик кое-как поднялся да еще прихватил откатившуюся головешку и снова ею размахивал. Его сестра не двигалась с места.
Если бы я просто подождал, время мне помогло бы. Через пару минут пламя полностью охватило бы полено, и мальчишка не смог бы больше его держать. Тогда они оба оказались бы передо мной беспомощны.
Но мне уже стало неинтересно. Происшедшим я был совершенно сбит с толку, не мог понять, как же так получилось, но и не собирался стоять там в раздумьях.
— Идите вы оба к дьяволу! — угрюмо бросил им я и, пятясь, вышел из дома, предоставив и девушку, и мальчика своей судьбе, какая бы она ни была.
Спотыкаясь, я отошел немного и, закатав рубаху, осмотрел рану. Там, куда пришелся удар поленом, кожа почернела и вздулась. Ожог был очень сильный, и от одного его вида мне чуть не сделалось дурно. Боль стала уже такой резкой, что я едва мог шевелиться. Я осторожно опустил подол рубахи и направился обратно, в базовый лагерь.
Мне повстречалось немало моих солдат, идущих по своим делам. Каждый из них кланялся, и приветствовал меня, и превозносил мое величие. Я улыбался, и кивал каждому, и старался не давать мучительной боли портить мне настроение. Никто ни в коем случае не должен был узнать, что со мной произошло. Люди вокруг были уверены, что мне нельзя причинить никакого вреда, и любая новость о том, что это не так, могла бы нанести смертельный удар по их вере в нашу общую неуязвимость.
К тому времени, как я добрался до лагеря, мне стало немного легче. Еще раз осмотрев рану, я увидел, что она заживает. А к утру на вчерашнюю рану не осталось даже намека.
Однако это происшествие стало грозным предупреждением и заставило меня задаться вопросом: может, есть еще что-нибудь, против чего я уязвим? По крайней мере, следует держаться подальше от любой атаки, где применяются горящие стрелы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135