— Спасибо, любовь моя, ты меня просветила, — сказал я, стараясь скрыть горечь в голосе, но мне это не удалось.
Кейт подошла поближе, положила руку мне на плечо. Ее прикосновение — теплое, живое — заставило меня вздрогнуть. С беспокойством за мое благополучие, равного которому я не слышал с тех пор, как умерла моя матушка, она спросила:
— Что с тобой случилось? Что-то произошло, я вижу. Когда ты уезжал, ты был так спокоен, так горд. А теперь, кажется, ты такой… такой…
— Какой? — Я затаил дыхание, не зная, что она сейчас скажет.
Кейт взяла мое лицо в ладони.
— Такой печальный.
Я заглянул в ее глаза и вдруг немного улыбнулся — к своему собственному удивлению.
— Если я печален, — сказал я ей, — так это потому, что так долго был вдали от тебя. Это плохо на меня влияет.
Кейт вздохнула, услышав ласковые слова. Она была на голову ниже меня, но, поднявшись на цыпочки, потянулась ко мне и нежно меня поцеловала.
— Я понимаю, — сказала она.
— Да?
— Да. Ты убивал, убивал и убивал, потому что считаешь, что это и есть твоя работа. Я знаю, ты ненавидишь брать работу на дом, потому что любишь отдавать мне все свободное время.
Конечно, дело было совсем не так, но я не собирался разубеждать ее — такое удобное дала она объяснение. Так что я лишь убрал с ее лица спутанные пряди волос и со смехом сказал:
— Да ты просто видишь меня насквозь.
— Конечно, — довольным голосом произнесла Кейт. — А ну-ка повернись.
Я повернулся и почувствовал, как она быстрыми уверенными движениями вытирает мне спину полотенцем.
— Я тебе сочувствую, сердце мое. Правда.
— Прекрасно.
— И нынче на пиру мы не будем останавливаться на таких предметах, как смерть и разрушение.
Мои плечи просто обмякли от радости, когда я такое услышал.
— Я рад, что ты так говоришь.
— Мы будем петь, танцевать, вкусно есть, потом приговорим убийц к смерти, а потом съедим десерт. — Она, прислонившись ко мне сзади, обвила меня руками и покачала из стороны в сторону, как корабль в море. — Праздника хватит на целую ночь.
— Ур-ра, — без особого воодушевления ответил я.
4
КУСОК В ГОРЛЕ
Не могу не признать — леди Кейт была вполне права на счет радостного праздника.
Когда мы вошли в главный зал, сила шума чуть не сбила меня с ног. Музыканты играли на всяких инструментах, танцоры крутились по всему залу с такой стремительной бесшабашностью, что я решил, будто они ощущали ритмы очень приблизительно. Я был одет в темно-алый камзол, а на шее у меня висел кулон в форме черепа. С правого плеча свисала короткая черная пелерина. На Кейт было шелковое длинное платье цвета слоновой кости с отделанным золотом корсажем. Она словно плыла по залу.
В углу я заметил Кабаньего Клыка, с двух сторон за него цеплялись женщины, жевавшие какое-то мясо на косточках. В другом углу Охлад отплясывал дикий танец с какой-то скудно одетой женщиной. Он размахивал своим оружием так яростно, что я побоялся, как бы он не заехал кому-нибудь в лицо. А в самом дальнем конце зала, в стороне от всех остальных сидел Тот Парень. Достав меч, он спокойно точил его при помощи точильного камня. Не знаю почему, но от этого зрелища у меня мороз пошел по коже.
В комнате было так же холодно, как и во всем замке, но кружение и пляски по меньшей мере двух сотен тел слегка подогрели воздух.
Большой зал был украшен изображениями Невпопада молодого и среднего периода. На стенах висели картины и шпалеры, на пьедесталах помещались бюсты. Все они изображали меня в момент всевозможных завоеваний — возвышающимся над кучами жертв или сражающимся на мечах с десятком противников зараз. Выражение лица у всех бюстов было одинаково невозмутимо самодовольным, что давало им большое сходство со мной. Что же касается изображений… во всех я с трудом мог узнать сам себя. Нет, это был я, но лицо искажало темное, жуткое презрение ко всем, кто мне противостоял.
Больше всего поражало окно в дальней стене, расположенное примерно в футе от потолка. Я слышал о таком, но еще ни разу не видел.
Оно было забрано цветным стеклом — столь редким материалом, что только лучшие алхимики и кузнецы могли его произвести. Я слыхал о таких чудесах искусства, но своими глазами ни одного из них не видел. А то, что изображал этот витраж, поражало еще больше.
Это был я. Или, по крайней мере, мое изображение верхом на лошади, в одной руке у меня был меч, в другой — посох. Ясное дело, при таком раскладе держать повод мне было нечем, и в реальной жизни я бы в один миг свалился с бессловесного животного. Но произведение искусства изображало не реального Невпопада, а идеальный образ Невпопада-мироначальника, переданный гением ремесленников, которые его создали.
Лицо опять-таки имело мрачное, угрюмое выражение. Глядя в лицо, так напоминавшее мое собственное и все же чужое, я не смог сдержать дрожи, пробежавшей по спине.
И все же я узнал его. Это лицо показывало, как я видел мир. Выражение гнева и презрения, которое я держал для культуры, столь падшей, столь лишенной всяких моральных ценностей, что она принимала и меня. Меня, Невпопада из Ниоткуда, рожденного матерью, которую изнасиловали рыцари, чьей целью была защита рыцарских идеалов. Я всегда думал, что если кто-нибудь увидит такое лицо, если я его выставлю на обозрение, то все, кто на него посмотрит, в отвращении покинут меня. Однако, похоже, именно это мрачное, пугающее выражение я и предъявлял окружающим большую часть времени и собрал последователей, богатство, славу и всякие радости и удовольствия. Я ничего не понимал. Я представлял себя циником, человеком, который знал, как все в жизни устроено, в то время как другие жили в мире своих фантазий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135