…
– Да просто удивляюсь, – пожал Павел плечами. Лицо его побледнело. – Стараюсь понять, чем ты живешь. Ведь для тебя нет чести, рода, имени, наконец. Все в жизни ты переводишь на деньги…
Стефан сжал кулаки. Глаза его сверкали ненавистью. Павлу на миг показалось, что он видит глаза отца.
– Честь, род, имя… – медленно повторил Стефан. – Это говоришь мне ты, позорящий имя и отца и брата… Ты, поднявший на меня руку… – Гнев душил его, было видно, что он еле сдерживается, чтобы не ударить Павла. – Слушай… щенок, – Стефан подошел вплотную к Павлу. – Если не перестанешь, язык вырву… с корнем вырву… Понял?… Ты всех нас позоришь!.. – И, задыхаясь, Стефан указал на дверь: – Вон, чтоб духу твоего здесь больше не было!..
Павел встал.
– Не кричи, брат, – спокойно сказал он. Сквозь стекла очков было видно, как блестят его глаза. – Я и без того уйду… Здесь ничего невозможно изменить… Ничего из того, что ты делал и продолжаешь делать…
Павел повернулся и направился к двери.
– Вон, дармоед… – продолжал кричать Стефан, глаза его были готовы вылезти из орбит. – Такие, как ты, затевают бунты, от вас все несчастья… Негодяй… Вон…
Когда за Павлом захлопнулась дверь, Стефан остановился посреди комнаты, тяжело дыша. Но, возбужденный случившимся, вновь гневно зашагал по комнате. «Род, имя… – бормотал он. – Кретин…»
Вдруг, спохватившись, посмотрел на часы. В любую минуту мог прийти Гвараччино. Застегнув пиджак на все пуговицы и поправив галстук, Стефан осмотрел себя в полированном стекле шкафа и медленно направился к креслу. Он старался успокоиться и придать лицу бесстрастное выражение. Никто ничего не должен знать. В этом мире человек ведет двойную игру – перед другими и перед самим собой. Несмотря на то, что Стефан уже привык к этому, все же он испытывал гадливое чувство. Нужно улыбаться, когда все вызывает в тебе омерзение, хвалить кого-то, когда хочется плюнуть ему в лицо, называть братом человека, который законным путем посягает на твое богатство… Таков мир… И этот человек должен взять у него половину, а Стефан обязан его любить и защищать, считать его братом…
«Дармоед…» – еще раз процедил он сквозь плотно сжатые губы и вытер пот со лба.
За дверью послышались голоса. Стефан узнал голос Никоса и вышел из комнаты. Двое мужчин озирались по сторонам, пытаясь определить, где им найти хозяина дома.
– А вот и Стефанаки-эфенди, – облегченно вздохнул пожилой мужчина.
– Проходите, проходите, – радушно пригласил их Стефан, шире распахивая дверь своей комнаты.
Невыгодное положение Турции, предстоящее вторжение русских, которое в дальнейшем могло бы угрожать проливам, породило надежду у приверженцев Дизраэли на пересмотр Восточного вопроса, но уже в выгодном для них свете. Условия этому были созданы самой Англией. Солсбери и лорд Дерби уже не отрицали реальной угрозы русских Константинополю. Было абсолютно ясно, что царь и Милютин во что бы то ни стало решили окончить войну на Босфоре или на Мраморном море. Возбуждение, вызванное в прошлом году в Лондоне и Париже сообщениями о бесчинствах турок в Болгарии, улеглось. Существовала реальная возможность взять реванш, и Дизраэли не хотел ее упускать. Но нужны были новые данные, которые не только бы погасили прошлогодние страсти, но и возбудили бы новые – противоположные по характеру. Война – благоприятное время для игры с чувствами народов, нужно только делать это умело.
Гости сели на диван. Из-за спущенных штор в комнате было сумрачно. Пахло пылью.
– Айдер-паша считает, что нужно идти в родопские села, к помакам, – начал Никое Апостолидис, с видимым удовольствием закуривая сигарету. Это был плотный, коренастый мужчина с самодовольным выражением лица. Внешне он мало походил на брата, Георгиоса Апостолидиса. Никос педантично поправил манжеты на рубашке и добавил: – Опасаются, как бы здесь снова не начались опровержения, как в прошлом году.
– Я вам, по-моему, уже говорил и снова повторяю: если пойдем по селам, ничего не добьемся. И вам, господин Гвараччино, и тебе. Никое, отлично известно, какое там положение.
Гвараччино приставил козырьком руку к уху и читал по губам, что говорил Стефанаки. Он был глух, и только так мог понять собеседника. Годы службы толмачом в турецкой администрации научили его никогда не высказывать определенной точки зрения по тому или иному вопросу.
Вам решать, – сказал он. – Перед отъездом я имел беседу с Адем-пашой и господином Джоузефом Блантом, английским консулом в Эдирне. который отлично разбирается во всех вопросах. На этот раз нужно хорошенько все обдумать, чтобы не получилось, как в прошлом году…
– В прошлом году… – сердито повторил Стефанаки. – В прошлом году ничего такого не случилось бы, не будь его коллег в Стамбуле. Они первыми бросили наживу тем стервятникам-писакам…
– Точно, – согласился Апостолидис. – Пять фаэтонов послали в Копривштицу, объездили все Родопы…
– Вот именно, – подтвердил Стефан. – А посмотрите, где сейчас эти писаки? Макгахан – в Румынии, у русских. Пиэрс – в Лондоне, строчит статейки против правительства… Негодяи… Русские агенты… И зачем только относились к ним с уважением…
– Все это политика, Стефанаки-эфенди, – примирительно ответил левантиец. – Это же не тюрьма, где и поприжать можно…
– Политика… Ну, раз политика, тогда будем соблюдать все правила игры, – сказал Стефан и холодно смерил взглядом гостей. – Неукоснительно… без всяких уступок…
Он раздраженно поправил перстень. Изумруд блеснул зеленым огоньком и угас. Стефан хотел сказать еще что-то, но сдержался и лишь спросил у Апостолидиса:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130