И тут он увидел на лестнице дома напротив плотную человеческую фигуру. Человек не спускал глаз с дома Демирева. Бруцеву показалось, что это Христакиев. Нежность, переполнявшая его сердце, вмиг испарилась. Спустя мгновение незнакомец огляделся по сторонам и, убедившись, что все спокойно, спустился по лестнице и вышел на середину улицы.
Это действительно был Христакиев. После обеда, возвращаясь домой, он встретил Дончева. Недолго думая, Христакиев пошел за ним. Заметив, где скрылся Дончев, он взобрался на верхнюю площадку дома напротив и увидел как на ладони подвальное помещение. Ничего не ускользнуло от взгляда Христакиева. Он видел, как приходили все новые и новые люди, как спорили о чем-то, как затем тянули жребий… Христакиев ликовал. Не было никакого сомнения: в Пловдиве готовился заговор. И все эти люди были его участниками. Но самую большую радость доставило Христакиеву то, что среди знакомых лиц он увидел не кого-либо, а самого представителя фирмы «Шнейдер» и «Восточной табачной режии», человека, считавшегося своим в мютесарифстве – Бориса Грозева.
Христакиев уже предвкушал изумление турок: Айдер-бега и других – всей этой мютесарифской нечисти, которая часами бездумно потягивала кофе в тени виноградной лозы. Даже почувствовал некоторую гордость от того, что решился следить за столь опасными врагами, будучи абсолютно безоружным. Ехидная усмешка тронула губы: теперь все заговорщики были у него в руках.
Он еще раз огляделся по сторонам и не спеша пошел по улице.
Бруцев не спускал глаз с Христакиева. Стараясь не выдать себя, он не шевелился. Расстояние между ними постепенно сокращалось. Когда их разделяло шагов десять, Христакиев вдруг остановился: он заметил семинариста и узнал его. Страх парализовал его. Минутной заминки было достаточно, чтобы Бруцев принял решение. Он медленно поднялся с места. Мускулы напряглись. Христакиев беспомощно огляделся по сторонам и стал медленно отступать к стене. Вокруг было пустынно; все – дома, улицы, деревья – тонуло в послеобеденном сонном мареве. Было бессмысленно звать на помощь – вряд ли кто услышит его крик. Рука Христакиева инстинктивно потянулась к карману, но он вспомнил, что оружие осталось дома. Единственным, что могло его спасти, было бегство.
Все поплыло у него перед глазами – этакий калейдоскоп из улиц, домов, эркеров, нависающих над узкими переулками. Христакиев лишь четко знал, что за первым углом начинается улочка, которая ведет прямо к торговым рядам. Если ему удастся до нее добраться, он – спасен. Христакиев начал отступать, не спуская глаз с преследователя. Бруцев, разгадав его намерение, быстро перебежал через дорогу. Ненависть и злоба переполняли его душу.
До угла оставалось всего несколько шагов. Христакиев проделал их, все так же не спуская глаз с врага. Потом завернул за угол и исчез в какой-то щели. Только тут он понял свою ошибку: перед ним был тупик, образовавшийся после того, как старый ход под Тахтакале завалили камнями. Где-то в подземном канале глухо клокотала вода. Было грязно и душно, несло падалью. Ужас охватил Христакиева – он попал в западню.
В проходе возник силуэт Бруцева. Выждав, пока глаза привыкнут к темноте, семинарист направился к предателю. Христакиев хотел крикнуть, но горло словно сдавило железным обручем, и он лишь сильнее прижался к стене.
Для Бруцева все вокруг потеряло сейчас реальные очертания. Он видел перед собой лишь мертвенно-бледное лицо врага. В душе неудержимо, словно пожар, разгоралась жажда мести. Он рванулся вперед и вцепился в горло Христакиеву. Тот захрипел, задергался, пытаясь освободиться. Они упали на пол и принялись кататься по нему. Бруцев старался не выпустить Христакиева из рук. Прямо перед собой он видел его лицо. Оно было освещено падающей откуда-то полоской света. Цвет лица менялся – из бледного оно стало багрово-красным, глаза были готовы вылезть из орбит. Огромным усилием воли Бруцев сжал пальцы. Умирающий издал последний стон, эхом прокатившийся по подземелью, и затих. Его крупное тело обмякло, лицо стало сереть, постепенно приобретая пепельный оттенок; глаза как-то удивленно уставились на бледную полоску света.
Бруцев разжал пальцы. Голова Христакиева глухо стукнулась об пол. Волосы его растрепались, лоб покрыла испарина. Семинарист перевел дух, потом, собравшись с силами, поволок труп к каналу. Столкнув тело предателя в воду, Бруцев выпрямился. Течение подхватило труп и быстро потащило вперед, туда, где канал уходил под землю, покрытую большими мраморными плитами, оставшимися еще с времен римского владычества.
12
Жара в Пловдиве не спадала. Город напоминал раскаленную печь, дышать было нечем. Улицы не остывали даже ночью.
После празднества у Аргиряди Жейна слегла и вот уже две недели не вставала с постели. Сжигаемая жестокой лихорадкой, она с трудом переносила жару, оживая лишь к вечеру, когда с деревьев слетал свежий ветерок. Жейна часами вглядывалась в тени, ползущие по белому тюлю занавесок, слушала шум листвы и щебетанье птиц, устраивавшихся на ночлег в ветвях, и перебирала в памяти все пережитое до сих пор. Внешний мир остался где-то далеко-далеко, за стенами их дома, чужой и странный. Почти никто не посещал ее. Приходили лишь София и Павел Данов.
Мир Павла для Жейны был миром разума – надежным и светлым. Никто и ничто не могло вырвать Павла из его мира. Она была абсолютно уверена в том, что мысль о женщине никогда не смущала его сердца. Переживания, связанные с любовным увлечением, не могли расстроить этот ясный, рассудочный ум. Детские воспоминания о Геранах поблекли, в ее сознании Павел Данов был лишь надежным другом, на которого она всегда могла рассчитывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130