По дороге несколько кусков закопали в лесу – в земле они, возможно, и сохранили свежесть, но не возвращаться же из-за такого пустяка? Голодовка им пока не грозит, в узлах есть и финики, и мука, и даже баранье сало. На худой конец, сгодится и буйволятина – как раз сегодня, на большом привале, они порежут мясо на тонкие полоски и разложат на камни возле костра, и к вечеру они превратятся в сухую коросту, которую придется соскабливать. Да, пища – не самая главная забота. Тем более, что Конан не имеет ничего против ядовитых рептилий и насекомых – в кулинарном отношении, разумеется. Спасибо многолетней привычке выживать там, где любой другой человек не найдет иного выхода, кроме как протянуть ноги.
Сейчас наипервейшая забота – кони. Вернее, их отсутствие. Сам-то Конан ходок будь здоров, но когирцы привыкли путешествовать в седле. Загадочный Бен-Саиф предусмотрел это и оставил им лошадей, однако не учел жадности своевольной орды. Пока Конан, Сонго и остальные бродили вдоль колеи, продавленной обозом (апийцы запрягли в телеги своих коней и увезли добычу в сторону Бусары) и запасались чем попало – в основном, брошенным оружием и тючками со съестным, втоптанными в грязь, – два-три десятка степняков вернулись тишком и увели лошадей вместе с хурджинами, уже набитыми кое-каким добром. Конан заметил их слишком поздно, воры уносились во весь опор и даже не ответили на его стрелы, пущенные вдогонку и канувшие в предрассветном сумраке. Апийцев-то понять нетрудно: они живут по своим вековым законам и плевать хотели на затеи Бен-Саифа. В отличие от Конана. Дорого бы он дал, чтобы узнать, какие мысли бродят под золотым шишаком этого чужестранца.
Зивилла в плену. Заложница. Приманка для варвара, страсть как охочего до ласки знатных баб. Золотая рыбешка – живец для зубастой щуки. Щука глазищи выпучит, пасть разинет, хвостом двинет… Вот тебе и ушица. Как же, серая задница, дождешься! И не таких хитрованов с носом оставляли. Конан блеснул крепкими палисадами зубов, и тут же ухмылку как ветром сдуло. А ведь не такой уж дурак этот Бен-Саиф. Крючок-то у него не простой, а тоже золотой. Старый лис знает людям цену, может, и впрямь хочет что-нибудь дельное предложить?
С тех пор, как Конан – под знаменами Токтыгая, он ни разу не слышал о себе доброго слова. Знать его презирает, подчиненные ненавидят… ненавидели. Где они сейчас, уцелевшие наемники из его отряда, сволочи-дезертиры, попадитесь только, гады! Где обозники? Все легли под апийскими клинками, все раздеты догола и кормят червей под немилосердным нехремским солнцем. Ну, допустим, вернется он в ставку Дазаута или даже прямо ко двору, в Самрак, и о чем же его там спросят?
Где армейское имущество, где люди, где Зивилла? Почему всех положил, а сам жив остался? Зачем вражеский командир тебя в гости зазывал, на посулы не скупился почему? Вежливо так поспрашивают, послушают участливо, а потом хворостину в лапу – и в Зиндан Танцующих. Спляши, варвар, распотешь благородных господ. Покажи, как мы жалуем трусов и предателей. Поневоле задумаешься: а стоит ли овчинка выделки? Не податься ли… даже не к апийцам – с этого отребья взятки гладки – а просто, куда глаза глядят. Ведь не впервой. В богатую Вендию, или снова к афгульским молодцам прибиться – не в пример апийцам, они знают, что такое честь, своему нож под лопатку не всадят. Или даже…
Слыхал Конан, будто есть где-то за восточными горами маленькая страна. Лежит она чуть севернее Пути Шелка и Нефрита, но караванщиков никогда не приходится уговаривать, чтобы сделали крюк по ущельям и устроили ярмарку в благодатной долине. И будто бы правит там король честный и справедливый – чужих привечает, да и своих не забывает. От здешних мест до нее рукой подать, но это, конечно, ежели воспарить, аки птах. А если пешком? Ну, от силы неделю – до хребта, а там еще денька два, коли повезет сразу к перевалу выйти. Говорят, перевалы охраняются – мышь не проскочит. Так то мышь, вредный грызун, а Конан – профессиональный солдат, таким везде рады. Ну, не то чтобы рады… скажем так: от услуг не отказываются. Особенно, если не требовать слишком большой задаток.
Соблазн, конечно, был изряден… но что-то мешало поддаться ему. Уж не воспоминание ли о Зивилле, о шаловливых змейках ее рук, о жадных до поцелуев губах, о теле, быстро согревшемся под ворохом кожаных плащей? Как упоительно вздрагивало оно в судорогах услады, с каким неистовым вожделением рвалось навстречу толчкам распаленного киммерийца! Где ты сейчас, золотая рыбка, кого щекочут твои нежные плавнички? Может быть, сумрачный Бен-Саиф, озверев от похоти, пластает тебя на ложе в походном шатре, а его молчаливый помощник острием кинжала душит крик в твоем горле? А верные друзья не в силах помочь, они застряли посреди безжизненной степи, среди них двое раненых, которые едва переставляют ноги, им до зарезу нужно отдохнуть хотя бы сутки и раздобыть коней или хотя бы вшивых полудохлых ишаков, язви их Кром! Лишь в одном им покуда везет: вода встречается раз, а то и два в день. А если вдруг она исчезнет, можно взять левее, к горам, в саях часто попадаются ручьи. Не совсем по пути, но если придется туго…
Линялый фенек – не ахти какое лакомство, но Конан не рассуждал. Едва зверек высунул из чахлого окустья любопытную острую мордочку, тренькнула арбалетная тетива, и стрела-коротышка насквозь пробила хрупкий череп. Конан пошуровал по кустам, надеясь вспугнуть самку, и нежданно-негаданно поднял куропатку. Подбить ее навскидку не удалось, а разыскивая стрелу, киммериец наступил точнехонько на гнездо с яйцами. Отведя душу в забористом ругательстве, он перекинул трофей через плечо и зашагал к бивуаку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112