Она отшвырнула бесполезное оружие и схватилась за кинжал, но разбойника это не обескуражило, он быстро загнал Юйсары в угол двора и приставил длинный меч к горлу. На его ликующий зов со всей деревни сбежались бандиты, добрая дюжина, отобрали у девушки кинжал, в кровь разбили губы и нос, а затем повалили ее на землю и разодрали подол платья.
Один из них ростом и телосложением напоминал утес, и никто не осмелился перечить, когда он с ревом накинулся на девушку. Ему даже помогли: прижали к земле ее руки и ноги, а один подонок поставил ей на лицо подошву, выпачканную в навозе и крови. Она закричала от боли и омерзения, когда мужская плоть грубо вторглась в ее тело, заерзала со скотской жестокостью и ненасытностью, и насильник рычал и скрежетал зубами, входя в раж, и Юйсары дергалась под ним, вскрикивала и стонала, и вдруг что-то отвлекло человека, который держал ее правую руку, с возгласами «Братва! Чего это там?» он бросился на улицу, а Юйсары, обретя вдруг невероятное, нечеловеческое хладнокровие, залепила пальцем узкий накладной кармашек на плече, рванула, а затем нащупала выпавшую на землю бронзовую обоюдоострую пластинку, подарок Конана.
Никто из бандитов этого не заметил, их отвлекли тревожные крики с улицы, всех, кроме насильника, а он все сопел, и рычал, и сквернословил, пока Юйсары, глядя в упор на его могучую шею, не подняла руку и не рассекла лезвием сонную артерию. Бандит крякнул, недоуменно посмотрел на собственную кровь, вмиг забрызгавшую смуглое лицо девушки, и заорал от бешенства.
Но остальным было не до него, на них во весь опор неслись по деревенской улице сверкающие всадники, настигали, пронзали копьями, сбивали конями. Через плетень командир всадников увидел во дворе девушку в разорванном платье, за ней гонялся здоровенный бандит; в правой руке он держал меч, а левой зажимал рану на шее. Один из когирских лучников, заметивший верзилу одновременно с Конаном, вытянулся на стременах, поднял лук, и увесистая длинная стрела проткнула бандита, как гнилую тыкву. Конан спрыгнул с коня и бросился во двор.
Уронив голову на его старый обшарпанный нагрудник, Юйсары разрыдалась.
– Конан! – Слезы бежали ручьями, смывали на обнаженную грудь кровь со щек и подбородка. – Конан, почему ты сразу не пошел со мной? Ну, почему?
Глава 5
Командир гарнизона Ягафья-Гход лучезарно улыбался, предвкушая скорую победу. Чужеземный отряд обречен, бесстрашные кшатрии надежно заперли его в селе среди холмов. Вражеские лучники пока удерживают господствующие высоты, но Раджай не сомневается, что его спешенные воины сбросят их одной яростной атакой, а затем с трех сторон в село хлынет конница и покончит с уцелевшими бандитами.
На стороне вендийцев было численное превосходство. Пятнадцать против одного.
Большая часть отряда Конана стояла на деревенской площади в конном строю, готовая отразить натиск вендийцев. Во всяком случае, попытаться – когирцам досталась крайне невыгодная позиция. Даже триста-четыреста всадников могли бы запереть их здесь наглухо, что уж говорить о полутора тысячах.
Кшатрии ждали сигнала к атаке. Раджай дал знак ординарцу, тот снял с плеча рожок на кожаном ремешке, поднес к губам, и замер от окрика командира:
– Э-э, постой-ка!
По извилистой дороге, тут и там взбегавшей на пологие склоны холмов, неторопливо ехали несколько всадников в когирских доспехах. Раджая сразу заворожил их странный облик: полуопущенные головы, сгорбленные спины, руки, висящие плетьми. Казалось, они спали или дремали в седлах. Перед ними ступал высокий старик, тощий, высохший, – этакая жердь в лохмотьях, огородное пугало. Каждый его шаг сопровождался мелодичным бряцанием – звенела короткая зеленая цепь, свисавшая с запястья. Массивный сверкающий обруч на ее конце то и дело задевал за ухабы. Старик еле переставлял ноги и шатался, как былинка на ветру, и все же каким-то непостижимым образом он ухитрялся обгонять наездников.
– Это что еще за диво дивное? – произнес Раджай.
– Должно быть, парламентеры, ваша доблесть, – предположил ординарец. – Решили обговорить условия сдачи в плен.
– Сдачи в плен? – Раджай фыркнул. – И это – хваленые когирские рыцари? Хотят лишить меня удовольствия помериться с ними силами? Ну, уж нет! Если они всерьез намерены сдаться, то вот мое условие: пусть каждый отрубит себе правую руку. Ту, что проливала кровь невинных людей.
Тощие босые ноги старика месили пыль. Моталась голова, болтались руки. Парламентеры – или кто бы они ни были – приближались к ровным шеренгам отборных вендийских воинов, и Раджай явственно услышал храп.
– Да они и впрямь спят! – воскликнул он.
Старец остановился в восьми или десяти шагах от него. И в тот же миг застыли, как вкопанные, когирские всадники. Раджай переводил изумленный взгляд с одного на другого. Смеженные веки, приоткрытые рты, слюна на подбородках. И дружный храп, как ночью на привале.
– Раджа-ай! – услыхал он замогильный голос. И содрогнулся, едва посмотрел на старика и не увидел у него глаз. Только провалы глазниц, точно черные жерла потухших вулканов.
– Ты знаешь меня, старик? – спросил он, превозмогая смятение.
Старец протянул в его сторону трясущуюся руку. Бронзовый обруч под ней заходил кругами.
– Раджай, я не желаю тебе зла. Уходи. Забирай своих воинов и возвращайся в Ягафья-Гход. И тогда останешься жив.
– Вот как? – Раджай набычился. – Ты смеешь угрожать, пугало? Да кто ты такой к откуда взялся? Ты что, из местных? Заложник? Тебя Конан прислал?
– Нет, Раджай, – пришел ответ, казалось, из недр земля. – Я не здешний и не заложник. Я – Тот, Кто Не Возвращается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112