Но оттого, что они будут похоронены рядом с о
тцом, на душе Василия становилось не то чтобы легче, а как-то спокойней за
отца.
Ц Прощай, папа. Прощайте, товарищи… Ц тихо сказал он и пошел на окраину п
оселка, к дороге, по которой сновали машины и скрипели на морозе повозки.

Василий тревожно вслушивался в себя Ц не дает ли знать беганье босиком
по снегу, да еще в одном белье? Но внутри, в груди и особенно в голове, было п
усто Ц ни жара, ни тепла, будто там остались холод и тишина, которые он зас
тал в палате с расстрелянными. Лишь где-то на дне души возникло новое чувс
тво, колючее, обжигающее, больное, которое он не ощущал в себе раньше. Как о
но называлось, это новое чувство, Василий не знал. На что оно похоже? И вдру
г вспомнил Куржакова: как тот дрался, как исступленно бил всем, что попада
ло под руку. Вот и Василию хотелось сейчас так же бить фашистов, стрелять в
них, колоть штыком, душить руками, грызть зубами. «Это Ц ненависть!» Ц по
нял Василий и даже остановился, чтобы прислушаться к ней и лучше ощутить
ее жжение.

* * *

На полях Подмосквья чернели сгоревшие танки, опрокинутые автомобили, из
уродованные пушки с разорванными стволами Ц все это, как и тысячи враже
ских трупов, постепенно заметала снежная поземка.
Однако и наши войска несли в ходе боев большие потери. Постепенно атаки п
олков и дивизий, как штормовые волны затихающего океана, истощив силы, би
ли все слабее и слабее и наконец остановились, клокоча и бушуя местными б
оями на изогнутой и изломанной линии фронта.
Полк, в который вернулся из госпиталя Ромашкин, совершенно выбился из си
л. Поредевшие батальоны закрепились в открытом снежном поле между двумя
сгоревшими деревеньками, вдолбились в промерзшую землю и держали оборо
ну в ожидании дальнейших распоряжений.
Пришла новогодняя ночь. Подвывал ветер, шуршала поземка. В небе вместо лу
ны Ц тусклое ее подобие, будто жирное пятно на серой оберточной бумаге.

Василий Ромашкин отодвинул загремевшую на морозе жесткую плащ-палатку
и вышел из блиндажа в траншею. Постоял там, втянув голову в теплый воротни
к полушубка, подождал, пока глаза привыкли к мраку. Холодный воздух быстр
о обволакивал его, вытесняя из-под одежды тепло землянки, пахнущее хлебо
м и махоркой. Стараясь не двигаться, чтобы подольше сохранить это приятн
ое тепло, Василий спокойно и привычно оглядел нейтральную зону. Пологие
скаты спускались от нас и от немцев к извилистой полосе кустарника, росш
его вдоль речушки, спрятанной подо льдом.
Было мглисто и тихо. Поземка подкралась к траншее и с легким шипением кин
ула жесткий снег в лицо. Ромашкин только попытался сдунуть его, но рук из к
арманов так и не вынул: в карманах еще осталось домовитое тепло.
Дежурный пулеметчик Ефремов, пожилой человек, выглянул из-за поворота. Ш
инель его спереди была испачкана землей: наблюдая за нейтралкой, он приж
имался к стенке траншеи. Увидев командира, не без умысла завел неторопли
вый разговор со своим помощником:
Ц Чтой-то долго не волокут нам седни харчи.
Ц Загуляли, наверное, и запамятовали о нас, Ц весело и звонко ответил мо
лоденький солдатик Махоткин. Ц Новый год Ц сам бог велел гулять!
Ц Не может такого быть, Ц спокойно возразил Ефремов осипшим на морозе г
олосом. Ц Если бы ты сидел там, запамятовал бы. Ты вертопрах известный. А р
отный командир никак запамятовать не может.
Василий сам был голоден и хорошо понял солдат.
Ц Звонил я, вышли уже, Ц сказал он, не сводя глаз с нейтральной зоны. Ц Да
вно вышли. Где их черти мотают?..
Пулеметчики ничего не ответили, только Махоткин подмигнул Ефремову, что
, наверное, значило: «Порядок. Узнали, что хотели».
А Василий, глядя на редкие, лениво взлетающие немецкие ракеты, думал о сво
ем: «Говорят, желание, загаданное на Новый год, сбывается. Ну, какое у меня ж
елание? О чем загадать? Чтобы не убили? Сегодня каждый и у нас и у немцев так
ое загадывает. Что же, все живы останутся?.. Нет, надо задумать что-нибудь бо
лее реальное».
Вспомнилось, как несколько месяцев назад он рвался на фронт, боялся, что н
е успеет отличиться Ц война ведь скоро может кончиться, и тогда не видат
ь ему ни орденов, ни медалей. А так хотелось получить Красное Знамя!..
Стало стыдно за себя: «О чем, дурак, думал! У людей сердце разрывалось от го
ря, когда близких на фронт провожали, а я Ц об этом…»
Василий даже сплюнул от досады и пошел проверять посты.
Постов было три. Один уже видел Ц это пулеметчики. Другой Ц в самом конце
траншеи, на правом фланге. Третий Ц на левом.
Блиндаж, из которого вышел Василий, находился посередине Ц на него и опи
ралась дуга траншеи, как брошенное на землю коромысло. Высотка же, со всем
сторон окруженная полями и перерезанная поперек этой траншеей, походил
а на лепешку. Она была далеко впереди позиций батальона, и солдатам, заним
авшим ее, полагалось раньше всех обнаружить противника, если тот двинетс
я вперед, задержать его, дать батальону возможность подготовиться к отпо
ру. Потому-то и высотка и лейтенант с двенадцатью солдатами, окопавшимис
я здесь, назывались боевым охранением.
Днем сюда не могли подойти и даже подползти ни свои, не немцы. Зато ночью м
ожно подобраться с любой стороны Ц ни минных полей, ни колючей проволок
и перед траншеей нет. Единственным тоненьким нервом, который связывал вз
вод с главными силами батальона, была черная ниточка телефонного кабеля
. Она лежала прямо на снегу, ее, наверное, хорошо видно в бинокль со стороны
противника Ц немецкие минометчики, дурачась от нечего делать, перебива
ли кабель многократно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27