И только.
Но при всей сложности положения на Дальнем Востоке Литвинов был убежден, что враг находится все же в Европе. В декабре 1937 года он дает интервью иностранному корреспонденту по поводу ситуации, сложившейся на Дальнем Востоке. Выдержка из этой беседы появилась в иностранной печати в канун войны. Литвинов сказал, что «Антикоминтерновский пакт» – это угроза отнюдь не только Советскому Союзу, а в первую очередь Франции и Англии. Идеология мало значит для фашистских разбойников. Гитлер милитаризировал рейх и встал на путь грубого гангстеризма Муссолини и японцы идут за ним, ибо надеются получить свою долю в награбленной добыче. Но жертвами этих завоеваний в первую очередь станут богатые капиталистические страны. Английский и французский народы бездействуют, а их лидеры ослеплены. Гитлеровская Германия в первую очередь нападет на Францию и Англию, ограбит эти страны. Советский Союз будет последней страной, на которую нападет гитлеровская Германия. Литвинов закончил свое интервью следующими словами: «У нас есть Красная Армия и огромная территория…»
Тем временем Япония все больше осложняет отношения с Соединенными Штатами Америки. Конфликт между ними становится неизбежным. Литвинов предупреждает об этом американского посла Дэвиса. Но тот отшучивается. У Дэвиса много других забот. Его жена, известная американская миллионерша, пригнала из Западного полушария в Одессу роскошную парусную яхту. Миссис Дэвис любит рекламу, и в мировой печати появилось множество статей об этом вояже и яхте, экипаж которой насчитывает сорок матросов и офицеров. Об этом западные журналисты пишут больше, чем о вопросах европейской безопасности и положении на Дальнем Востоке. Литвинов обращает внимание Дэвиса на тот факт, что в сложнейшей ситуации в мире американская пресса занята пустяками. Дэвис успокаивает советского дипломата: Литвинов не должен так мрачно смотреть на вещи. Все как-нибудь уладится.
Каждый раз, возвращаясь в Москву из заграничной поездки, Литвинов пристально всматривался в окружавший его мир, от которого он все же был оторван по той причине, что, будучи «специалистом партии» по дипломатическим делам, много времени проводил за границей. Но тем глубже, конкретнее хотелось ему проникнуть в ту повседневную жизненную атмосферу, в которой жила страна, ее люди.
Как-то в очередной приезд из Женевы Литвинов был на приеме в Московском Совете. С живым интересом он слушал ораторов, расспрашивал о каждом выступавшем, интересовался его возрастом, профессией, служебным положением, пристально вглядывался в лица этих молодых людей, как он их называл, которые завтра должны были прийти на смену старшему поколению большевиков и стать у руля страны. В творческие силы народа он верил безгранично.
Но другое все больше беспокоило Литвинова в те годы. Он видел, какие чуждые духу ленинизма процессы начались в стране. Людьми начали овладевать страх, неуверенность, подозрительность. Эти явления становились все более ощутимыми, они сковывали, мешали работать и жить, отдавать сполна свои способности строительству нового общества, ради чего и была совершена революция.
Однажды Литвинов должен был пойти на прием в иностранное посольство. Он спросил у Крестинского, кто из сотрудников Наркоминдела приглашен на этот прием.
– Приглашены многие, но пойдут не все, – сказал Крестинский.
– Почему? – спросил Литвинов.
– Боятся, – ответил Крестинский.
С тех пор Литвинову пришлось в приказном порядке отправлять своих сотрудников на дипломатические приемы.
Положение Литвинова, руководителя советской дипломатии, казалось прочным и незыблемым, признание его заслуг всячески подчеркивалось. В 1936 году на VIII Чрезвычайном съезде Советов Литвинов был избран в президиум съезда, вошел в редакционную комиссию для установления окончательного текста Конституции. Он выступил с большой речью, изложение которой «Правда» опубликовала на первой полосе. 6 декабря 1936 года «Правда» поместила фотографию, на которой Сталин, Молотов, Ворошилов, Буденный и Литвинов голосовали за окончательный текст Конституции Советского Союза.
Свои отношения со Сталиным Литвинов понимал как отношения двух коммунистов, связанных общей идеей. Признавая руководящее положение Сталина как Генерального секретаря партии, Литвинов никогда не лебезил перед ним Об этом свидетельствуют все, кто наблюдал их отношения.
В 1936 году в особняке Наркоминдела на Спиридоновке состоялся прием в связи с отъездом американского посла Буллита. В это время позвонил Сталин. К телефону подошел секретарь Литвинова Ю. М. Козловский.
– Где товарищ Литвинов? – спросил Сталин.
– Он дает завтрак в связи с отъездом Буллита.
– Можете вы с ним связаться?
– Постараюсь.
– Тогда передайте ему, что мы с ним условились встретиться. Я жду его до четырех часов, пусть он ко мне приедет. Позже я буду занят.
– Я все это передам товарищу Литвинову.
О звонке Сталина Козловский сообщил Литвинову. Тот ответил:
– Ну хорошо. Я, очевидно, успею закончить прием и поеду к Сталину.
В. Н. Барков, член партии с 1906 года, долгие годы работавший заведующим протокольным отделом Наркоминдела, свидетельствует: «Литвинов всегда держался с большим достоинством. Это была естественная, неделанная форма его поведения. Ему были совершенно чужды лесть и подхалимство, терпеть этого не мог у других. Было бы дико даже представить, что он может в поведении или в постановке вопроса отступить от партийных норм. На первых порах деятельности Литвинова, когда были так живы ленинские нормы в отношениях между людьми, просто исключалось, что Литвинов способен проявить подобострастие к кому-либо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168