- Отойди! - закричал он на Комлева, почуяв неладное. - Ты кто таков? Уходи отсюдова!
- И до чего ты, дядя, зол!
- Ты зато добрый! Мне, может, не до тебя сейчас. Мне, может, в обход идти по заводскому двору.
Он повернулся к Комлеву обширной своей спиной, захлопнул дверь проходной будки, исчез.
Кирилл сипло, приглушенно засмеялся:
- Видал? Ну, друг, орудуй!
Гриша наклеил две листовки на обе створы ворот и хотел было идти дальше, но в это время дверь проходной открылась, и сторож заорал на Комлева:
- А ты все тута?
- "Тута", - передразнил его Кирилл. - Ну ладно, не сердись, дядёк, спи спокойно. Только вот царство-то небесное не проспишь?
- А оно мне покамест ни к чему - царство небесное. Ты уж сам к нему поторапливайся, коли охота пришла.
- Ишь ты какой!
- Да уж вот такой.
- А сердишься зачем?
- Время сердитое.
- Давно на этом месте?
- Второй год... Держи спички! - Сторож погремел коробком, протянул Кириллу.
- А раньше ты, дядя, где работал?
- Землю пахал. Пока было чего пахать.
Кирилл, пряча лицо и спички от дождя, с трудом раскурил цигарку.
Гриша молча потянул его за рукав.
Комлев отмахнулся:
- Погоди. Дай с человеком поговорить. А что, друг, сидеть тут, в будке-то, дело для тебя подходящее?
- Оно бы подходящее дело... кабы время другое.
- А что ж - время?
Сторож помолчал.
- Колышется народ, - заговорил он, осматриваясь по сторонам, хотя дальше двух шагов все равно ничего нельзя было разглядеть. - Колышется народ. Ровно река в ночь, в ненастье, - все бьет, бьет в берег... Боязно. И темно кругом. И что к чему, нам не видать.
- Ой, не прибедняйся. Разглядишь небось.
- Другой раз сижу я тут, сижу в своем тулупе, от тулупа псом несет: со второго года войны перестали нам бараньи тулупы выдавать, из собачьих шкур наладили выделывать... А кругом - глушь, ночь, тоска. И сам сидишь псом цепным. И вправду задумаешься: а не уйти ли мне с этой должности?
- Нет уж, дядя, ты лучше не уходи.
- Это почему ж?
- Можно и на этом месте пользу оказать людям.
Сторож вдруг вскинулся:
- Ты мне, парень, крючки-петельки не закидывай! Проходи отсюдова!
- Да чего ты, чудак, испугался?
- Ты больно храбрый. А я опасаюсь. Сказал: боязно мне.
- Чего ж опасаешься-то?
- Мастеровому человеку, конечно дело, море по колено. А наш брат приучен опасаться.
- Как это ты сказал: "колышется народ"? Верно! А тебе разве рука идти против народа?
- Как же это можно: против народа?
Где-то за мостом со злой тревогой засвиристел полицейский свисток.
- Тикай отсюдова! - заорал сторож свирепо.
...Уже далеко от завода Комлев с радостным возбуждением проговорил:
- Слыхал, Гриша, разговор? Народ-то колышется!
24
Сидел сдавший сменщику ночное дежурство сторож Иван Козлов у своего тезки и соседа - старшего дворника на подворье у Черной речки. Подворье было огорожено высоким забором; над забором торчала на шестах далеко видная вывеска: "Ч а й н а я и к у х м и с т е р с к а я Д. В. В а с и л ь е в а".
- Гололед, - пожаловался тезке Иван Козлов. - Крепко гололед ударил после дождей. Я у самого твоего подвала чуть нос себе не раскроил. Видно, твой Дормидонт песочку - и того жалеет.
- Выходит дело - жалеет.
- На грош пятаков наменять норовит. Оштрафует его полиция - небось дороже песку встанет.
- Не оштрафует. А и оштрафует - так на рубль. А он ей я так рубль дает. Околоточному прямой расчет целковый этот себе в карман положить, а про штраф не думать.
- Околоточный... Ныне околоточный мне в рыло кулаком нацелил. Ну нет, на этот раз не достал.
- За что ж это он?
- Листы какие-то на заводских воротах вывесили. Должно быть, ночью. Что за листы - откуда мне знать? Я малограмотный.
- Что ж, ты в эти листы так и не заглянул?
- Говорю тебе: я малограмотный.
Иван-дворник недоверчиво усмехнулся, погладил золотистую свою - во всю грудь - бороду.
Гость вдруг рассердился:
- Зачал бородищу утюжить! И ухмылочка эта твоя... Полгода прошло, как я тебя знаю, а понять до сих не могу, что ты за человек. Намедни про Сибирь мне чего-то толковать принялся: мужики, мол, там богаче наших живут. Да разве это мыслимо? Плетешь подчас несусветное. Сибирь потому и называется так, что хорошего там мало. Недаром же у нас на деревне ругаются: "сибирный ухорез".
- Да ты ж не бывал в Сибири!
- А ты бывал?
- И я не бывал. А читать - читал.
- "Читал"! Умником себя полагаешь. А гостя принять не умеешь. Скинул я с себя тулуп, а теперь чую: зябко. Вон сколько дров сложено в углу целая поленница, а подвал твой не топлен.
- Его не натопишь.
- Что ж, мне сызнова тулуп надеть? Да и домой топать?
- Твоя воля.
- Да я гостить к тебе, борода, пришел!
- Гостю рад. Рассказывай, Иван, чего надумал. Не хитри.
- "Не хитри"! Ты больно премудрый!
- Рассказывай.
- Чего рассказывать?..
Иван Козлов засопел сердито, нахмурился. И не выдержал:
- Утром прибежал этот... стрюцкий. Пальтецо коротенькое, шапочка маленькая, нос клюковкой. И - прямо ко мне: "Проспал, сукин сын!" А, думаю, это, значит, из-за тех листов, что на воротах... Я ему "Полегче, господин стрюцкий, времена ныне не те". - "Кэ-эк разговариваешь, морда?" А ты сам посуди, Иван: что я, на всех ночных прохожих должен кидаться? И так уж себя псом цепным понимать начал. Идут, скажем, сколько там их - двое или трое... Может - мастеровые, может - студент какой. Разве ж могу я знать, что у них на уме? Не могу. Сторож не для того поставлен, чтоб на людей собакой рычать. Верно?
- Верно. Ну дальше?
- Дальше заявляется околоточный. Рожа - с котел, красная, колером в малину ударяет. С простого напитку так и на морозе не краснеют, это он, значит, портвейн глушит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108