Солдат, конвоируя его, двинулся за ним по пятам, чуть не наступая ему на шпоры.
- Женя! Вы что же? - отчаянно закричала Сурмонина.
Юнкер, уже овладев собою, пожал, не оборачиваясь, плечами:
- Подчиняюсь темной силе.
- Тогда и я с вами!
Она догнала Киллера и стала рядом с ним. Потом поглядела на Шумова. Никогда он еще не видел глаз, выражавших столь лютую ненависть.
Но Грише было не до того: из-за всей этой канители он уже опаздывал на вокзал - к поезду, с которым должен был уехать Оруджиани.
Они встретились накануне и - такое уж было время - еле-еле успели второпях поговорить о самом главном.
Грузин, оказывается, уже вступил в ряды большевиков (стаж ему зачли со дня его ареста) и теперь по поручению партии спешно уезжал в Баку бороться с меньшевиками, которые забрали на Кавказе большую силу.
Оруджиани осунулся, но был оживлен, весел... Что ж, судьба его сложилась так, как и должна была сложиться.
Гриша прибежал на вокзал к самому отходу поезда. Грузин стоял на подножке вагона и, видимо, ждал именно его.
- Попрошу в вагоны! - уже провозгласил осанистый старший кондуктор и пронзительно засвистел в свисток, висевший у него на груди.
В ответ паровоз дал прощальный гудок, колеса застучали...
Стоя на подножке, Оруджиани изо всех сил жал руку Грише, не обращая никакого внимания на окрики кондуктора.
Затем - уже на ходу поезда - он сорвал с головы фуражку и замахал ею:
- Я скоро напишу!
Гриша без грусти уходил с вокзала. Он почему-то был твердо уверен, что с кем, с кем, а с Оруджиани-то он еще встретится!
45
Проснувшись на следующий день, Гриша сразу вспомнил: на столе у него лежит записка Тимофея Леонтьевича. Он прочел ее только ночью, поздно вернувшись домой.
"Как можно скорей зайди ко мне, есть неотложное дело. Т. Ш."
"Как можно скорей"... Нетрудно было догадаться, о чем умолчал в записке Шелягин. Он знал, как трудно Григорию Шумову говорить публично. Не выходит это у него, и ничего тут не поделаешь! Сколько раз он доказывал и Тулочкину и Шелягину, что выступать он не умеет. Пусть поручат ему другую, какую угодно работу. Пожалуйста! Но стоять на трибуне под взглядами тысяч устремленных на тебя глаз - этого Гриша боялся панически. И все-таки Шелягин настаивал на своем... Не пойти?
Ну, этого-то сделать было нельзя ни при каких обстоятельствах.
Он оделся и не успел еще позавтракать - черным хлебом с кипятком, как, приоткрыв дверь в его комнату, недовольным голосом проскрипела Марья Ивановна:
- К вам тут пришли...
За последнее время настроение старушки становилось все более кислым. Главной причиной этого были выпущенные новым правительством деньги: никакого виду они не имели и мало что на них можно было купить.
Вчера про записку Шелягина, которую принес молодой рабочий, она сказала сварливо:
- Принес тут... один.
Выражение "один" означало крайнюю степень презрения.
Шелягин жил теперь в недорогих меблированных комнатах на Выборгской стороне; там были свободные номера, не переехать ли к нему? Уж очень портиться стал характер у Марьи Ивановны...
- Григорий Иванович, это я... Можно? - несмело проговорил за дверью женский голос.
Вошла Даша.
- Вы уж извините, что я так рано... На работу спешу, а дело у меня к вам неотложное. Есть у вас "Манифест Коммунистической партии"?
"Манифест" совсем недавно вышел отдельной брошюрой и у Шумова действительно имелся.
Он заторопился - начал искать его в груде книг, лежавших, как всегда, в полном беспорядке на его столе.
- Вы посидите минутку. Здесь он где-то... Сейчас найду.
Даша села на диван и еще раз повторила виновато:
- Простите...
Гриша, полуобернувшись, глянул на нее: она и похудела и расцвела в одно и то же время. Глаза у ней стали еще больше - шире глядели на белый свет. Как это сказал про нее Барятин? Птица перед полетом...
Гриша с невольным восхищением задержался на ней взглядом: какая красавица!
И в это время, стукнув в дверь, вошла Нина Таланова.
Целый век он не встречался с Ниной. Так уж вышло...
И она сама нашла его!
- Я сейчас, - заторопился он, отшвырнув в сторону Туган-Барановского.
Сердце у него забилось, кровь горячо прилила к щекам - неудивительно, что он все искал на столе и никак не мог найти "Манифест".
Нина Гришин румянец истолковала, конечно, по-своему.
- Ты занят? - спросила она задрожавшим от обиды голосом. На Дашу она не смотрела, но несомненно видела ее.
- Сейчас, сейчас... - Гриша наконец нашел брошюру.
Неизвестно почему, он чувствовал себя провинившимся, и это, конечно, сразу же отразилось у него на лице.
- Это, понимаешь, для товарища... она торопится... - Гриша путался, слова попадались на язык совсем не те, какие надо бы сказать в такую минуту.
Нина смотрела на него спокойно. Что-то уж слишком спокойно! И сказала преувеличенно ровным, неживым голосом:
- Я тоже тороплюсь.
Она ушла прежде, чем Гриша сообразил, что же тут следовало ему сделать. Кинуться вслед? Прежде чем за Ниной закрылась дверь, он ясно увидел Марью Ивановну, стоявшую в "передней" с неопределенной, но довольно противной улыбкой на сморщенной физиономии.
- Не вовремя я пришла, Григорий Иванович, - прошептала Даша, взяв брошюру.
В дверях она задержалась, поглядела на несчастное лицо Шумова и совсем неожиданно улыбнулась:
- Она вернется...
Даже Даша смеется над ним!
Оставшись один, Гриша в отчаянии опустил голову на руки. Нина не вернется. Найти бы ее, объяснить все... Но он так и не узнал Нининого адреса, успокоившись на том, что живет она в Красном Селе. Нет, он просто неисправим! Над такими, как он, и надо смеяться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108