так дальше продолжаться не может.
Не может!
Близка наконец перемена...
Не всем зримы были пути и самая суть такой перемены. Но и те, кто видел, - видел каждый по-своему.
Одним чудилась великая перемена в жизни народа светлой пасхальной заутреней с колокольным звоном, радостным поцелуйным обрядом, с братским единением неимущих и богатых, угнетенных и раскаявшихся угнетателей.
Другие ждали очистительной грозы, которая могучими ливнями смоет в стране все прогнившее, мертвое, обреченное...
Были и такие, которые гадали: не лучше ли вместо слабовольного и скудоумного царя посадить на трон его дядю, Николая Николаевича, - это тоже ведь будет великой переменой. Нужен сильный человек, с крутой волей, - он и гниль выметет из страны, и взбунтовавшийся народ взнуздает, пока не поздно. Шепотком передавали: у министра внутренних дел Протопопова есть свой план: прекратить на три дня подвоз хлеба в Петроград, вызвать преждевременные волнения и подавить их силами столичной полиции, а если их не хватит, вызвать надежные части с фронта. Революция будет разгромлена.
Но неуклонно росли силы, которым суждено было стать у руля истории.
Столица в те дни была барометром, безошибочно показывающим бурю.
На 14 февраля намечена была уличная демонстрация студентов.
Накануне этого дня профессор Владимир Владимирович произнес на собрании семинара речь, в которой он, решительно отказавшись от академических формул, горячо призвал студентов выполнить завтра свой гражданский долг - выйти на улицу!
Академисты из университета исчезли.
Остальные были за демонстрацию. Это казалось тем более знаменательным, что все знали: на основе законов военного времени в них будут стрелять.
И - ни одного голоса против!
Но разногласия между студентами были. Сторонники Притулы и Трефилова стояли за то, чтобы двинуться колонной через весь город к Государственной думе - в ней они видели уцелевший оплот гражданских свобод.
Группа, в которую входил Шумов, призывала идти не к Таврическому дворцу, а к рабочим, чтобы, соединившись с ними, организовать общую демонстрацию.
Для споров, однако, не оставалось времени...
Студенческий комитет вынес решение: демонстрацию в интересах возможно большей ее массовости не дробить, а выйти на улицу сплоченно - до Невского, где каждая из групп имеет право действовать самостоятельно. Придя к такому решению, комитет знал: студенты будут разогнаны полицией задолго до той минуты, когда они разделятся на два потока. Независимо от этого самый факт многолюдной демонстрации и ее разгон вызовет в стране отклик и в какой-то мере скажется на развитии событий.
Увы, демонстрация не была многолюдной!
Когда студенты вышли из университета, Гриша - он был в первом ряду оглянулся и прикинул на глаз: демонстрантов было не больше двухсот человек.
Правда, среди них оказалось несколько офицеров, - это почему-то всех воодушевило: оказывается, даже призванные в армию студенты, скованные военной дисциплиной, решились сегодня открыто выступить против царизма.
Колонна студентов на Университетской набережной сразу же наткнулась на пожилого, тучного городового; его, видно, тоже поразило - только по-иному - участие в демонстрации офицеров. Сперва он как будто растерялся, а потом принялся довольно бестолково орать и даже вынул револьвер:
- Имею приказ! Против военных немедленно применю огнестрельное оружие!
Три прапорщика торопливо вышли из рядов и, высоко задирая ноги, зашагали куда-то в сторону, через косые сугробы, которые февральский ветер намел у решетки сквера.
Городовой, оправившись, орал неистово - до тех пор, пока студенты не поравнялись с Дворцовым мостом. Тогда полицейский утих и спрятал наган в кобуру. Это объяснялось очень простой причиной: у моста кончался вверенный ему участок. Дальше начиналась территория другого постового.
Студентов за это время стало, однако, еще меньше.
Пройдя мост, многие демонстранты предусмотрительно пошли по тротуару - что, как известно, законом не возбранялось.
Но тут их встретил новый городовой, который орать не стал, а, засвистев пронзительно, куда-то побежал.
Странно было видеть, как нарядные конвойцы, стоявшие на часах у Зимнего дворца, не тронулись при виде демонстрации с места, они как будто старались даже не глядеть в ее сторону. Впрочем, так и полагалось вести себя часовым.
Полиции не было пока видно, и студенты беспрепятственно подошли к Невскому.
Вот тут-то и сказались последствия полицейского свистка и бегства городового.
Наперерез студентам бежал по улице целый взвод пеших полицейских с обнаженными шашками.
Притула (он шел почему-то в штатском - в черном пальто со щегольским котиковым воротником) скомандовал негромко:
- Рассеяться всем и потом - боковыми улицами - сойтись у Гостиного!
К нему сейчас же подскочил городовой:
- Господин! Немедленно удалитесь!
Притула презрительно пожал плечами, но ушел - в сторону Мойки.
То, что произошло после этого, походило на какую-то нелепую игру: городовые гонялись за студентами в одиночку, изредка ударяя их по спинам шашками, плашмя. Раненых не было. Городовые выглядели в своих стеганных на вате шинелях очень неуклюжими и тяжелой рысью продолжали бегать по улице.
Вдруг в игру вступил старенький отставной генерал; трясясь от гнева, он принялся кричать с тротуара:
- Мальчишки! Безобразие! Расстрелять всех по законам военного времени!
Даже полицейские приостановились, заслышав этот крик.
Воспользовавшись этой заминкой, студенты снова соединились в колонну - и как мало их оказалось!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108