Когда отсмеялись, Антон спросил, что надо делать, и вслед за комиссаром вышел на волю. За ним поплелись остальные. Только Баланда перевернулся на живот и остался лежать.
- Василий, - окликнул его Антон. - Выходи!
- А катитесь вы все, - глухо донеслось из палатки.
- Ладно, - сказала Людмила Сергеевна, - может, и верно невмоготу ему. Пусть отдохнет немного.
- Нет, не пусть, - упрямо сказал Антон, - договорились же, что никому сачковать не позволено. Вон, даже Боря-маленький и тот вылез. И Димка тоже, а их ветром шатает.
Боря и верно стоял и покачивался, закрыв глаза.
- И как будто стоя спит, - сказал неугомонный Славка.
Опять засмеялись, а Боря, не открывая глаз, пробормотал:
- Я н-не сп-плю, я т-так, н-на минуточку.
- А тот, губастик, разлегся, как на курорте, - продолжал Антон. Арся, Саня, Толик! Пошли-ка.
Они вчетвером отправились в палатку, и оттуда раздался поросячий визг Баланды. А вскоре его вынесли наружу за руки и за ноги и осторожно положили на камни. Васька уже молчал, только зло зыркал своими глазками.
- Это надо же, - сказал Толик, разглядывая свой палец, - чуть не оттяпал. У-у, акула! - И он замахнулся на Ваську.
- Без этого! - строго сказала Людмила Сергеевна. - Если у него совести нету, пусть полежит, пока ему другие постельку не приготовят.
- Да шут с ним, - сказал Арся, - пусть лежит. Пошли.
Когда мы отошли на несколько шагов, я обернулся - и чуть не свалился от смеха: Васька огляделся, встал на четвереньки и так, на четвереньках, быстро-быстро полез снова в палатку.
- Э-э, нет! - закричал Славка и ринулся за Васькой.
За Славкой опять побежали Арся, Толик, Антон. Баланду снова выволокли из палатки, и Антон, поставив его перед собой, взял за грудки и сильно встряхнул.
- Ну, вот что, Баландин Василий, - свирепо сказал он, - так тебе с нами не жить. И больше с тобой никто дела иметь не будет, а как случай представится, отправим тебя отсюда к чертовой бабушке. Товарищ комиссар, у нас сейчас время военное?
- Конечно, - сказала Людмила Сергеевна.
- Так посадите этого шкуродера под арест в баню к Прилучным. Денька на три. Да на хлеб и воду. Может, поумнеет.
- А что? - сказала Людмила Сергеевна. - Пожалуй, правильно.
- Не имеете права, - заныл Васька.
- Имею, Баландин, - железным тоном, как самый настоящий комиссар, сказала Людмила Сергеевна, - в полном соответствии с законами военного времени.
То ли тон и слова нашего комиссара, то ли встряска, полученная от Антона, то ли еще что подействовало на Ваську, но он понуро поплелся за всеми.
Койки мы делали так: за домом Прилучного оказался целый штабель посеревших от времени и дождей, но вполне годных в дело досок. Две доски ставились на землю параллельно на ширину матраса и укреплялись колышками, на них поперек стелились короткие отпиленные доски. Поверх укладывался матрас и в изголовье набитые стружкой наволочки-подушки, а сверху все это укрывалось байковым одеялом. Получилось, как в военных лагерях, что я в кино видел. Потом из четырех небольших бревен и тех же досок посредине палатки в проходе между койками соорудили низкий стол. А Иван Иванович-младший - он все время работал вместе с нами - прикатил откуда-то здоровенную железную бочку из-под бензина и притащил жестяную с одним коленом трубу.
Печка вроде тех, что появились в блокаду у нас в Ленинграде, была установлена быстро. Ваня для пробы наложил в нее обрезки досок и поджег. И простенькое это сооружение заработало безотказно. Яркое пламя вовсю загудело в бочке, и над палаткой из трубы весело поднялся к небу сизый дымок. Вторая такая же печка была установлена в другой палатке, в ней мы сделали большой, во всю длину палатки, стол, а по бокам его скамьи - здесь будет наша столовая.
...Ужинать (да и какой ужин среди ночи, пусть под солнцем, а все-таки по времени ночь) никто не захотел. И палатка, которую мы, когда устанавливали, ругали последними словами, показалась нам раем.
- Эхма, - протяжно вздохнув, сказал Толик, вытягиваясь на койке, чем не царские постели? А ты, Васька, мне еще чуть палец не оттяпал. Акула-а...
Баланда молчал - он спал.
"Под головой ладонь - мягчайшая подушка, и мягче всех перин солдатская шинель..." - вспомнились мне слова солдатской песни, и я провалился в мягкую и теплую тьму.
Долго ли я спал, не знаю. Что-то вдруг сильно ударило меня по лицу и придавило к койке непонятной тяжестью. Я попытался вскочить, но не смог: это "что-то" накрыло меня целиком, и мне казалось, что меня спеленали, как младенца. Было совершенно темно, и в этой темноте слышались крики, ругань, возня. Но сильнее всего были какие-то дикие завывания и дробный частый стук. Ничего не понимая и холодея от страха, я завопил. Кто-то приподнял над моим лицом упавшую на меня тяжесть.
- Ты, Димка? - спросил Антон и задышал мне в ухо.
- Я-а-а...
- Чего блеешь, выбираться давай. Палатку сорвало.
Кое-как, извиваясь и отталкиваясь руками от всего, от чего только можно было оттолкнуться, мы выбрались из-под обрушившейся палатки. И сразу на нас накинулись отчаянный дождь и свирепый ветер. Ветер затыкал нам уши и рты. Держась друг за друга, мы едва стояли на ногах, а дождь тут же промочил нас до нитки. Дрожа от холода, мы кое-как начали поднимать края палатки. Они с громким хлопаньем бились об землю, надувались, как парус в шторм, и вырывались из рук. Брезент ходил ходуном и был похож на какое-то странное доисторическое чудовище.
- Хороша погодка! - заорал мне в самое ухо Арся.
- От-т-тличная погодка! - стуча зубами, проорал я в ответ.
- Беги к Ван Ванычу! - закричал Антон.
- Ага! - крикнул я и шмякнулся на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64