..
Антон молча сунул ему под нос Васькину записку. Колька прочел, охнул и сел на койку.
- Может, врет? - спросил он робко.
- Так не врут, - сказал Антон.
- Что происходит? - спросила Людмила Сергеевна.
Антон протянул ей записку, она прочла и тоже села на койку. Потом сказала жалобно:
- Что вы наделали? Что вы наделали, глупые вы мои дети?
Ну, что было говорить? Мерзко было у всех на душе. Ребята молчали и опять смотрели на Шкерта. А он повторил хрипло и нагло:
- Врет Баланда.
- Не врет! - вдруг тихо, но с силой сказал Морошкин, который до сих пор прятался где-то в углу. - Не врет!.. Не могу я больше. - Он вывалил из мешка гагачий пух. - И у него смотрите...
Мешок Шкерта был набит гагачим пухом.
- Куда песцов дел? - спросил Антон.
- Ищите, - сказал Шкерт и сплюнул.
- Ну и подлюга! - сказал Славка, сжимая кулаки.
Людмила Сергеевна немного пришла в себя.
- Корабельников, отведи этих, - она кивнула на Морошкина и Шкерта, и запри их - одного в сарае Прилучного, другого в бане. Когда придет "Альбатрос", он заберет их. А Василия надо искать.
Прилучный поставил свой бот на якоре в маленькой, почти закрытой от моря губовине.
На корме, свернувшись пушистыми клубками, дремали собаки. Спали в каютке Марья и младшие, спала Ольга. Он не стал их будить. Кликнул Ивана, набивавшего на корме патроны, отвязал ялик, и они, взяв ружьишки, пошли пострелять кайры на корм собакам, а если какая более серьезная птица попадется - гусь, скажем, - то и себе.
Пока не вышли из губовины, Иван-младший греб лениво, с развальцей, посвистывая.
- Ишь, рассвистался, - хмуро сказал отец, - гляди, беды не насвисти.
Как всякий потомственный помор, он не то чтобы очень уж верил, а скорее уважал приметы и поверья. А свистать в море не гоже: море серьеза требует. Не для прогулок оно, море студеное, для работы. Иван усмехнулся, но свистеть перестал. А уж когда совсем из бухты вышли и загулял сильный накат, налег на весла по-настоящему, даже зубы стиснул.
- Мысок обогнем, возьми мористее, - сказал Прилучный, - там под берегом волна сильно бьет.
- Знаем, - отозвался Иван.
- Много больно знашь, - проворчал отец.
Иван опять усмехнулся, но ничего не сказал, подумал только: "С чего бы, однако, разворчался батя-то? Наверно, за песцов тех переживает". Не спросил. Привычки не было спрашивать. Надо - сам скажет.
- К Шелудивому базару пойдем, - сказал Прилучный, когда они обогнули мыс.
Иван кивнул молча, чуть обидевшись. Базар-то по-настоящему назывался Черным - такой угольной черноты были его скалы. Шелудивым прозвал его отец в его, Ванькину, честь. Два года назад убил там Иван-младший своего первого песца, когда тот подкрадывался к зазевавшейся моевке.
Песец был страшным как смертный грех, облезший, покрытый мерзкими лишаями, шелудивый. Отец взял его тогда за хвост, раскрутил над головой и запустил далеко в море, сказав, что такого и собакам-то на корм давать опасно. А косатка сожрет да помрет - туда ей и дорога. С тех пор он, как захочет сына поддеть, всегда про этого песца вспоминает, хотя после того первого много было у Ивана красивых песцов.
- Ныне зимой песца много будет, - сказал Прилучный задумчиво, пеструшиный год пошел. Полно пеструшек-то.
- Ага, - сказал Иван, - у нас даже под полом скребутся, как мыши.
- Они и есть мыши, тундровые. По-ученому их леммингами зовут. Первейший корм для песца.
- А с чего их один год полным-полно, а другой - нету?
- До этого ученые люди еще не додумались. Ненцы говорят, когда пеструшек мало - значит, это на них, на ненцев-то, злой дух разгневался. Не угодили ему, значит. А по правде, так леший его знает почему...
- Пойду я на флот, отец, - сказал Иван, когда они уже подходили к базару, - пошто не пускаешь?
- Кто тебя возьмет, недомерка? - сердито спросил Прилучный.
- Арся архангельский сказывал, что на Соловецких островах Школу Юнг открывают. С пятнадцати лет берут.
- А песца кто добывать будет? - зло крикнул старший. - Меня вот на фронт не берут. Ты тут, говорят, нужон - золото пуховое для страны добывать. А ты, сопляк, туда же! Кому ты там нужон? Много ли силы наши два штыка прибавят? А тут мы большую пользу даем. Считай, десятка два песцов вот и пушка.
- А ты бы снайпером мог, - сказал Ваня, - да и я тож...
- "Снайпером", "снайпером", - с горечью повторил отец, - да я бы... он стукнул кулаком по банке* и замолчал. И до самого птичьего базара они не сказали ни слова. Птиц на базаре было немного, лодку сильно качало, целиться было неудобно, но все же за часок Прилучный с сыном настреляли десятка четыре кайр и моевок. И так же молча отправились обратно к боту, где их ждала семья...
Васька Баландин выбрался на верхушку незнакомой скалы. С малокалиберкой наперевес, с холщовым мешком за плечами, в котором болтался кусок хлеба да подстреленная по дороге кайра, он осторожно пробирался между камнями. Он шел в Матшар. "Там, - думал он, - прибьюсь к какому-нибудь пароходу - и в Архангельск, а оттуда на фронт. К этим не вернусь".
Он уже порядком устал и присел на камень у самого края обрыва. Заглянув вниз, он увидел ботик Прилучного. Он положил винтовку рядом с камнем и сложил руки рупором у рта. Но не крикнул. Зачем ему сейчас Прилучный? Тоже, поди, вором считает.
Васька глядел на море, по которому ходила некрупная ленивая зыбь, и думал. О том, как доберется до Матшара, о том, что зря он написал ту записку... И вдруг его рассеянный взгляд на чем-то словно споткнулся. Он присмотрелся и вначале увидел только полоску пенистой ряби, которая бойко бежала по воде примерно в километре от берега прямо на траверзе входа в бухту. А через несколько секунд он увидел перископ подводной лодки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64