Она снова натянулась, и я опять стоял крепко...
Успокоившись, я увидел прямо перед носом кайру. Она сидела на крошечном уступчике, и покручивая туда-сюда головкой, посматривала на меня. И то, что у меня под ногами обрыв, просто вылетело из головы: очень уж по-домашнему выглядела эта похожая не то на утку, не то на маленького пингвинчика птичка. Я немного полюбовался ею, а потом махнул рукой и сказал:
- А ну, кыш!
Кайра негромко каркнула и взлетела, а на том месте, где она сидела, прямо на голом камне осталось лежать крупное пятнистое яйцо. Я долго смотрел на него и почему-то не взял. Наверно, мне стало жалко эту доверчивую забавную птицу - вот прилетит она, эта первая знакомая моя кайра, и не найдет своего будущего птенца. Совсем рядом я увидел Ольгу.
- Чего не берешь? - спросила она.
- Примета такая есть, - молниеносно придумал я, - первое яйцо не брать, а то удачи не будет. Это как грибы собираешь, первый никогда не берешь.
- Ну-у? - удивилась Ольга. - А я и не знала. Смотри, у меня уже сколько.
Я заглянул в ее корзину и увидел, что она почти на четверть полна красивыми аккуратными яйцами.
- Нашел! - вдруг закричал Витька. - Еще нашел! И еще!
Тут и я нашел второе яйцо и, уже не раздумывая, положил его в корзину. За ним третье, пятое, десятое... Мы уже не переговаривались, а молча и довольно бойко ползали по скале, то опускаясь ниже, то опять поднимаясь. И вскоре я увидел, как тихонько поползла вверх Ольгина корзина, а потом и Витька дернул за веревку и закричал:
- Эй, наверху, вира помалу!
И его корзинка, слегка раскачиваясь, тоже начала подниматься. Я чуть не лопнул от зависти, но вот и моя корзина ушла наверх с самым ценным тогда для меня грузом - первый в жизни мой промысел.
Так мы работали часа два, и уже чувствовалась усталость, саднили поцарапанные о камни руки, веревка натерла спину, но уходить не хотелось: работа была интересной, рискованной, требовала ловкости и упрямства и, конечно, сноровки. Ну, ловкость и упрямство у меня, кажется, есть, а сноровка еще придет. "Эх, - думал я, - увидела бы меня сейчас Ира. И мама. Нет, впрочем, маме не стоит этого видеть, а вот отец... отцу не мешало бы поглядеть..." Дальше я додумать не успел: сверху раздалось громко и встревоженно:
- Бо-о-оря! Ты где?!
- Что случилось? - закричала Ольга.
И тот же голос ответил ей уже отчаянно:
- Борька, кажись, сорвался!
Я ахнул, представив себе, как катится вниз, ударяясь о карнизы, маленький Боря, как с глухим стуком падает он на острые камни, как в голос рыдает его мать и плачут сестренки... Оля стояла рядом со мной и что-то причитала. У меня опять закружилась голова, и я намертво вцепился в веревку...
На вершине скалы показалось бородатое лицо Прилучного.
- Смотрите все! - крикнул он. - Не видать ли где? Может, зацепился.
- Бо-ря! Борис! - стали звать мы.
И тут из-за выступа скалы, рядом с которым были мы с Олей, раздался спокойный Борькин голос:
- Ч-чего к-кричите? Тут он я.
- Почему веревка болтается? - свирепо рявкнул Прилучный.
- А я ее б-бросил, - невозмутимо ответил Боря. - Мешает.
- Ах, мешает! Все наверх! Немедля!
- Ну, Борька, получишь! - закричал кто-то, и я сразу почувствовал, как меня с силой потянули наверх.
Еле успевая перебирать ногами и отталкиваться руками от скалы, чтоб не расквасить морду, я кое-как выбрался на вершину. Здесь уже были все "добытчики". Они молча окружили Борю, а над ним грозно нависал разъяренный Прилучный, и стояла рядом белая как мел Людмила Сергеевна.
- Мешает, значит?! - бушевал Прилучный. - А ежели брякнулся бы?
- Т-так не б-брякнулся в-ведь, - возразил Боря.
Иван Иванович даже задохнулся от гнева - я и не представлял себе, что этот добродушный "промышленник" может быть таким. Он хотел еще что-то добавить, но вдруг резко повернулся, растолкал толпу ребят и, не сказав больше ни слова, ушел.
- Марш в столовую! - тихо сказала Людмила Сергеевна. - Картошку чистить. И на скалы больше не пойдешь.
- Я в-ведь шесть корзин соб-брал, - заныл Боря.
- Марш! - неумолимо повторила Людмила Сергеевна.
И Боря уныло поплелся в палатку-столовую, где двое ребят чистили картошку к обеду. Он отошел на несколько шагов, и его догнал Васька Баландин. Он дал Борьке такой увесистый подзатыльник, что тот чуть не упал. Баланда, ворча, вернулся обратно. И Людмила Сергеевна промолчала. Меня она, правда, тоже на скалу больше не пустила в этот день: оставила наверху укладывать яйца. Было обидно, но, с другой стороны, я понимал и ее - пока иначе нельзя.
17
Промысел продолжался. Одни лазили по скалам, другие - страховали их наверху, третьи укладывали яйца в длинные ящики и перекладывали их стружкой, а потом относили ящики в сарай к Прилучному, четвертые занимались разной хозяйственной и подсобной работой - заготавливали плавник на топливо, носили воду из ручьев и озерец, помогали на кухне. Ваня Прилучный с двумя-тремя ребятами частенько ходил на охоту или на рыбалку. Если охотились удачно, тогда на столе появлялась либо уха, либо жареная рыба, а то и того лучше - жирная гусятина или утятина. Но когда этого не было, кормежка и так была вполне приличной - не то что в Архангельске, даже и сравнить нельзя. Много продуктов еще с довоенной поры оставалось на факториях в Малых Кармакулах, Белушьей губе, становище Полярном. Их было решено оставить для промысловиков, добывающих песца и рыбу, а также как аварийный запас для команд пострадавших в Баренцевом море судов. Часть продуктов по распоряжению Папанина и Вылки была передана экспедиции - кое-какая крупа, сахар, консервы, мука и другое. Были у экспедиции и свои запасы, да, между прочим, яичница из крупных кайриных яиц была очень вкусной и питательной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64