Но разве могла Малало сказать об этом мужу? Умереть легче было б ей, чем сделать это.
На третий день после встречи Годердзи с Малхазом, вечером, к Зенклишвили пожаловали гости: председатель колхоза Сандра Эдишерашвили и его жена Маргалита.
Здоровый, широкоплечий, рыжеватый Сандра с таким криком и гиканьем распахнул двери их дома, словно привел на кутеж ансамбль дудукистов. Шумный, голосистый человек был Сандра.
Он по-домашнему расцеловал супругов и с ходу спросил вина.
— Ежели у вас нету, у ворот мой шофер стоит, пошлем его ко мне домой, пускай из моего марани привезет! — орал Сандра, делая вид, что сейчас направится к балкону звать шофера.
Годердзи и Малало сдержанно встретили будущих сватов.
После первых вежливых расспросов избалованный своим положением председатель, привыкший к тому, что любое его желание тотчас же исполняется, без всяких церемоний потребовал немедленно накрыть для него стол и подать ему полный рог. Годердзи сделал глазами знак Малало,— накрывай, мол, на стол.
У Сандры была слава хотя и грубого, но прямого человека, который всем без разбору правду в глаза режет. Он это знал и гордился своей крестьянской простотой и непосредственностью. Любил он и соленые шуточки.
— А что, дорогой сватушка,— зычным голосом обратился он к Годердзи,— под стать ли твой сынок моей девке? Ты не думай, ее перевернуть не такое легкое дело! Это тебе не овечка, она у меня сорвиголова, огонь-девка! Ей ежели что не по нраву придется, она его за шкирку схватит да так отделает, что ой-ой-ой! У нее силища, знаешь, бычачья!..
— Ну уж, расписал ты свою дочь, лучше некуда,— несколько язвительно, с неудовольствием заметила Маргалита.
— А чего! Женщина сильная должна быть, так, чтобы, ежели, скажем, бычок у нее промеж ног окажется, она б его ногами задавила.
Годердзи, как и всякого грузинского крестьянина, разные такие скабрезности приводили в хорошее состояние духа и настраивали на шутливый лад.
— Эге-е! — протянул он.— А вдруг да перепутает и мужа задавит?
Сандра громко заржал. Голос у него был громовой и смех тоже. Казалось, весь дом задрожит сейчас, зазвенит в ответ всеми своими стеклами да хрусталями. Дочка-то, видать, во многом на папашу была похожа.
Отхохотавшись, он стукнул по столу кулаком и гаркнул, да так, словно стоял на колхозном поле и кому-то за три версты орал:
— Эхе-эй, хозяюшка любезная, ты чего там телепаешься, никак на стол не соберешь, у нас со сватом уже и глотки пересохли!
Благодаря грубоватой непринужденности Сандры, а особенно столь привычному, знакомому для Зенклишвили подлинно самебскому его нраву, который проглядывал в каждом слове и жесте обоих Эдишерашвили, между гостями и хозяевами очень быстро установилась искренняя теплая атмосфера, обе пары сразу нашли общий язык.
Но, как говорится, нашла коса на камень,— так и у Сандры с Годердзи в застолье получилось. Оба они пили, как бочки, глушили вино и не пьянели. Оба могли всю ночь до утра сидеть за столом и кутить. И в тот вечер, разумеется, ни один, ни другой спуску друг другу не давал.
Сандра был моложе Годердзи и лучше его сохранился. Но в питье поднаторел он явно больше. Ему как председателю колхоза почти что каждый день приходилось кого-то встречать либо провожать, и то, и то завершалось кутежом.
Под конец, когда Годердзи почувствовал, что может оказаться побежденным в этом своеобразном поединке, он решил прибегнуть к хитрости. Подмигнул Сандре, эдак со значением, поднялся молча, сделал гостю знак жестом,— мол, идем-ка со мной, и вывел его в другую комнату.
Там оба уселись в мягкие кресла.
Сандра громко рыгнул, ничуть этим не смущаясь, вытащил сигарету и с наслаждением закурил.
Малало подала на маленьком столике десерт: знаменитые самебские яблоки, сочные и ароматные, сушеные ягоды терна и сотовый мед, нарезанный большими кусками.
Годердзи обдумывал, как повести разговор.
Вино смешало мысли, и он довольно долго не мог вспомнить, с чего же собирался начать беседу. И вот:
— Сандра, брат мой, если память меня не обманывает, отец твой, светлой памяти Иасон Эдишерашвили, привел в жены девушку из Гори, дочь Эгнаташвили, так я говорю?
— Так, Годердзи, так,— подтвердил тот и, схватив своей длинной ручищей краснощекое яблоко, откусил чуть не половину.
Руки у него были длинные и хваткие, как две большие лопаты, поросшие рыжими волосами, с толстыми и короткими пальцами, загрубевшие, точно буйволиная шкура.
— Твой старший брат, Гогла, тоже светлой памяти, мы с ним на фронт вместе ушли, взял девушку из Карагаджи. Верно я говорю?
Сандра отправил в рот и другую половину яблока и потянулся за вторым. По привычке потер его о штанину, отполировал и тоже кусанул половину.
— И это верно,— сказал он, звучно жуя яблоко.
— Твой младший брат привел жену из тархнишвилевского Ахалкалаки.
Сандра молча кивнул в знак согласия.
— А сам ты взял за себя нашу, самебскую...
У Сандры, видимо, иссякло терпение, и он пророкотал:
— Ты чего это, точно мой регистратор, бубнишь? Или мне не хватит, что он у меня в канцелярии сидит? Учинил мне тут допрос... За этим, что ли, я Вышел с тобой в эту комнату? Оторвал меня от такого чудесного вина...
— Постой, постой! — Годердзи поднял руку.— Ты не очень-то, тут тебе не твоя контора! — потом он тоже взял яблоко, тоже потер о штанину (хоть и знал, что Малало немытые не подаст) и тоже отхватил .зубами целую половину. Так ели яблоки в Самеба: кусанут два раза — и громадного яблока нет как не было.
Когда Годердзи расправился со второй половиной своего яблока, он, приподняв брови, вновь обратился к Сандре:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152