А мы внуков- правнуков, гляди, дождемся, вот она и радость, вот оно и счастье. Живи себе тихо-мирно, что может быть лучше.
— Твоя правда,— отвечал задумавшийся Асеин.— Было бы пропитание, и за то слава богу. Мы хоть и состарились, но еще трудимся в меру сил, кой-кому из молодых за нами не угнаться. Не в богатстве, не во власти суть, она в самой жизни. Хорошо тебе или худо, а какое счастье встать на заре и помолиться на светлое солнышко. Какое счастье ходить по этой щедрой земле! Только и остается пожелать, как ты говоришь, чтобы бог нас, рабов своих, призвал раньше, чем вот их.
Кутуйан слушает и вникает. У стариков обо всем свое суждение, это и есть их богатство. Смотри-ка, у них чуть не каждое второе слово «бог», «жизнь», «смерть». Почему это так? «Раньше, чем вот их...» Почему они покоряются? И зачем спешат? Значит, такой у жизни порядок... не очень хороший, по правде сказать. Живешь, живешь — и умирай. Лучше бы так, как Бакай-аба, Каныкей, Семетей1. Просто исчезнуть на время. Обойти весь свет и вернуться. Тогда бы и отец однажды... Кутуйану сделалось грустно, он опустил голову и тяжело вздохнул.
А старики по-прежнему заняты беседой и не замечают, что Кутуйан повесил нос.
— Старшая наша ничего живет, слава богу,— говорит между тем Санджар.— И жилье хорошее, и в пище недостатка не испытывает, есть что в казан положить. А у младшей дела похуже. Муж у нее очень смирный, мягкий человек, а семья там большая, ребятишек много, и все погодки да мал мала меньше. Дочка с мужем новой одежды не могут себе справить, донашивают за стариками. Одна надежда на нас, на нашу помощь. Не утерпишь ведь, особенно мать жалеет дочку. Как придет к нам, так мать прямо заходится — и накормить-то старается, и обнову подарит, и с собой целый узел свяжет...
— Понятное дело, родная мать...
— Я и говорю. Нынче с утра моя Умсунай все твердила:
1 Персонажи киргизского эпоса.
«Ситцу купи, ластику тоже, зима на носу, надо все пошить вовремя». Ну поглядим, как базар. Ежели цена подходящая, может, и сукна возьмем.
— Для своего дитяти ничего не жаль. Даст бог, все получится как надо,— утешает друга Асеин и делится своими намерениями:— Я вот тоже хочу своим кой-чего справить. Выросли. Обуви нет. Прошлый год собрал старые голенища, нарезал из них заготовки, кое-как стачал сапоги. Только старье оно и есть старье, как ни латай, не держится. Ну и нам что-то нужно. Мээркан обносилась. Живем теперь полегче, поправились, не сглазить бы. О Кемпир тоже позаботиться не мешает, хоть и состарилась совсем, ослабела. Не родная мать, а вроде родной. Надо ее покоить ради моей незабвенной Бааргуль, в уважение ее души.
— Да, жизнь, она своего требует...— Санджар опустил плечи и некоторое время молчал, потом повернулся к Асеину:— Слушай-ка, Асеин, а ты пробовал хоть раз то, что так любит пить Баке?
Не понять, то ли в шутку он спросил, то ли взаправду. Асеин передернулся.
— Ты про что?
- Я про хмельное!
— Про бозо, что ли? Нынче не пробовал, а в молодые годы бывало. Не только пробовал, много раз на пирушках песню про него пел. Погоди, как это... А!
Асеин запел:
Бозо, бозо, ой-эй, шипучий сок, Метелка проса, серый колосок. Не всем, кто пьет, идет напиток впрок. Будь проклят он, ой-эй, напиток этот! Чуть пригубил и вот — не чуешь ног, Кто пьет — хмелеет, делается пьяным, Да, делается пьяным...
Да,— добавил Асеин,— это проклятое пойло многим по вкусу, а что до меня...
— Я вовсе не про бозо,— перебил его Санджар.— Я про водку.
— Замолчи ты! Не погань рот этим словом. Слушать тошно! Тьфу!— Асеин сморщился и плюнул.
Но Санджар не отставал и продолжал шутить:
— Скажи на милость! Поглядите на него, он себе пил да попивал бозо, еще и песню про него сложил, а о водке ему говорить не смейте. Что от бозо, что от водки пьянеешь одинаково, они детки одного отца. Бутылочка-то какая красивая, на
вид скромная, шейка тонкая, белая. Попадет водка к тебе в нутро, сразу все станет мило-дорого, голова кружится, сам становишься храбрый как лев!
— То-то твой Бай похож на льва, когда клюет носом!
— Он лев и рычит как лев! — Санджар расхохотался, а следом за ним и Асеин.
Они замолчали, а Кутуйан снова недоумевал: если бозо и водка такие скверные, зачем их делают? Зачем пьют? Лучше пить айран или молоко. Или ячменную похлебку.
И снова он вспомнил отца. Тот рассказывал, что однажды пил бозо. Совсем молодой, лет шестнадцати или семнадцати. Ехал откуда-то и свернул к Акбуре. Не один был, с товарищами. В здешнем аиле кто-то готовил бозо. Достали, начали пить... Очнулся он на берегу Чон-Су. Лежит на земле. Коня нет. Товарищи исчезли. Шапка валяется в одном месте, камча в другом, дрема на камче оборвана. В голове гудит, еле-еле поднялся, все болит. Поплелся к воде. Во рту все высохло, язык распух, жажда одолела. Напился прямо из речки. Вода бурная, ледяная. Время осеннее. Холодно стало, дрожь бьет, зуб на зуб не попадает. Рассвело, огляделся — видит, что рядом старые мазары. Сел, помолился духам предков и дал обет никогда хмельного в рот не брать. И слово сдержал. Отец вообще тверд был в своем слове...
Асеин вдруг встрепенулся.
— Эй, старик,— окликнул он приятеля, когда проезжали неглубокую зеленую лощинку.— Ты почему меня про водку спросил?
Санджар загадочно усмехнулся:
— Ну и ну! Ты ничего не понял? Не сообразил?
— Ей-богу, нет.
— Не божись.
— Вот чудно!
— Самого чудного ты еще не видел.
— Ну?
Санджар повернулся к Асеину с видом явного превосходства: погоди, мол, рано радуешься.
— Я потому спросил, что думал, как закончим мы благополучно наши дела на базаре, так посидим и тоже чего-нибудь выпьем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92