— Какая там нажива, Сатыке! Надо детям одежонку справить, чаю-сахару купить.
— А плуг? Ты, говорят, тоже приобрел железный плуг, глядя на Асеина. У вас есть и телеги, и тягло. Разве это не нажива?
— Да ведь джатаку без этого ни посеять, ни убрать. Как же иначе?
Саты-бий некоторое время молча сверлил Санджара взглядом.
— Не годится нарушать общее согласие,— заявил он наконец.— Ты человек неглупый, как же так можно?
— Но как быть... надо входить в положение, разве нет?
Саты-бий озлился.
— Ну и ну! А еще уважаемый аксакал... Глядя на вас, заупрямятся и остальные. Мне нет дела до вашего положения. Или совесть только для нас, а для вас она необязательна? Мы же договорились! Значит, вы должны отдать зерно, которое с вас причитается.
Санджар ошарашено молчал, но не успел он собраться с мыслями, как поднялся шум в заднем ряду:
— Если нету его, где же взять, из-под земли, что ли?
— Это добровольное приношение или налог?
Саты-бий вскочил и замахал руками:
— Хватит вам! Довольно! Вы народ или сборище разгильдяев? Понимать надо.
Его, однако, не слушали и вопили кто во что горазд. Поднялась дикая неразбериха. Вдруг из толпы выскочил Кутуйан в калпаке и новой безрукавке. Саты-бий тотчас узнал его, ругнулся про себя, но вслух ничего не сказал.
— Родичи! — крикнул он звучно и даже как-то басовито.— Наберитесь терпения.
Шум начал стихать, и скоро стало тихо. Многие не знали Кутуйана. Санджар тихомолком улыбался себе в бороду, ожидая, что будет дальше. Маке-бай и Тойчубек слыхали от людей, что сын пастуха Ормона вырос бойким и сообразительным парнем, но до сих пор еще его не видели и в лицо, стало быть, не знали; им было любопытно, да и не только им — все, кто тут был, глаз не сводили с Кутуйана. Бай то и дело косил глазом на Саты-бия: ну-ка, мол, поглядим, какие речи услышим от мальца на этот раз.
Кутуйан перевел дух и продолжал:
— Зачем кричать попусту, не лучше ли сесть рядком
да поговорить ладком. Ведь справедливо сказано, речь идет о достоинстве нашего племени. Надо все хорошо обдумать. Вы знаете, что я сирота, вы видите, что я годами молод. Немногое мне по силам, но и я не хочу от людей отстать...— Он повернулся к Саты-бию: — Сатыке, я должен прежде всего у вас просить разрешения сказать свое слово.
Саты-бий мрачно и неохотно кивнул.
Кутуйан подошел к нему ближе.
— Если разговор о подношении, то можно ли точно определить его меру? Подношение это подношение. Не дорог подарок, дорога честь. Можно ли узнать, почему вы назвали число девять?
— -Я сказал, что таков старинный обычай,— недовольно отозвался Саты-бий.
— Понятно... Что касается скота или денег, то таков и в самом деле наш старинный обычай. А зерно? В старину мы почти не знали хлебопашества, так люди говорят, не знаю, верно или нет.
— Говорят.
И тут снова послышались голоса из задних рядов:
— Да, мы такого в старину не ведали.
— Это они сами придумали.
И негромкие чьи-то, но четко слышные слова:
— Сами придумали, пускай сами и расплачиваются.
Саты-бий нарочито раскашлялся. Те, кто сидели с ним
рядом, похоже, тоже считали, что запрос великоват, но, по пословице «ворон ворону глаз не выклюет», такого своего суждения не высказывали.
А Саты-бий заходился от злости: надо же, вылез на люди голодранец из голодранцев, голь перекатная! И не уймешь ничем этого выскочку, а попробуй-ка не сделай того, что потребовал Байтик! Лучше и не пытайся...
— Ай, сын мой! — Саты-бий обратил к Кутуйану укоризненный взор.— Ну к чему ты мутишь людей? Ведь ты и впрямь сирота... что же ты имеешь в виду, когда заявляешь: «Не хочу от людей отстать»? Что ты можешь дать?
— Шесть мешков муки! — тотчас ответил Кутуйан, нимало не смутившись.
Общий говор, в котором ясно выделилось чье-то: «Что он болтает, этот сирота?» Однако Саты-бий, прикусив губу, низко опустил голову: он-то отлично понял, с какого конца взялся за него Кутуйан.
Маке-бай недоуменно пожевал губами и спросил:
— Где ты их взял, эти шесть мешков? Ты и вправду собираешься их доставить?
Кутуйан, скосив глаза на Саты-бия, ответил:
— Маке, не только я, но и уважаемые Санджар-ата и Асеин-ата, здесь присутствующие, скажут вам, что эти шесть мешков давно уже переданы в руки Сатыке. Если это ложь, пусть он опровергнет мои слова перед всеми, кто тут есть...
«Откуда взялась на меня эта лихая напасть! — стиснув зубы, твердил про себя Саты-бий.— Язва моровая, чирей проклятый!»
8
Не прошло и недели с их встречи, как Саты-бий доставил Байтику все, что тот потребовал.
Ему-то, Саты-бию, что — он выслушал теплые слова благодарности, его приняли с почетом, его признал не только Байтик, но и многие другие. Чем это плохо? Ничем, наоборот, очень даже хорошо, что имя его у всех на устах. Время идет, зима сменяет лето, уплывают годы один за другим. Базаркул, например, уже не тот, что прежде. С Байтиком у него отношения запутанные, неважные отношения. Не исключено, что рано или поздно поводья окажутся в руках у Саты-бия, а там поглядим!
Время такое, что каждый думает прежде всего о себе. Надо бы, чтобы правитель в первую очередь думал о своем народе. Бывают, наверное, и такие, да только редко. В противном случае Саты-бий ничего не смог бы добиться. Сказать по правде, положение племени кунту нынче скверное. Байтик много земли предоставил купцам, и не за так, а, по слухам, берет за аренду большие деньги. С другой стороны, он велел увеличить свою запашку. Никто ничего понять не может. Что с ним, Базаркулу он, что ли, позавидовал? Так и посягал бы на его скот, на его земли. Почему же должен страдать простой люд?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92