Из дома вышла Мээркан. Кутуйан, возившийся возле желоба для воды, тоже подошел поближе.
Казат принял поводья у Бегаим.
— Здравствуйте,— сказал он очень тихо и робко.— Прошу вас спешиться...
Бегаим, отпустив поводья, молча наклонилась к нему с седла, на котором постлан был кусок дорогого красного шелка. Казат поддержал Бегаим левой рукой и помог ей сойти на землю. Какая она легкая, эта красивая женщина,— словно мотылек. Выбившиеся из-под элечека тонкие пряди волос коснулись щеки Казата. Он чувствовал себя вконец смущенным, сердце вдруг застучало часто-часто. Не смея взглянуть на Бегаим, он повел коня к столбу. Смутился он не оттого, что ему пришлось держать женщину под руку, и даже не оттого, что от Бегаим пахло чем-то удивительно приятным, неведомым ему до сих пор... Нет, когда она наклонилась к нему и он хотел ее поскорее поддержать, то на мгновение невольно коснулся ее груди.
Вошли в дом. Мээркан подала холодный айран. Она незаметно приглядывалась к Бегаим, которую знала пусть и не слишком хорошо, но все же знала и понимала. После того как Бегаим сделалась старшей женой и хозяйкой Большой юрты, Мээркан ее видела сейчас впервые. Как она переносит новое положение? Ведь это так нелегко — лишиться своей женской доли, того главного, чем жива любая женщина... Наверное, горько ей. Наверное. Но внешне Бегаим ничуть не изменилась к худшему. Скорее наоборот: то ли солнце нынче слишком жаркое, то ли езда верхом тому причина, только щеки у Бега-
им разрумянились, глаза блестят, и похожа она если не на девушку, то, во всяком случае, на недавно вышедшую замуж молодуху, так она стройна и моложава.
Появился Асеин. Голова его опущена, как и подобает человеку его возраста в присутствии молодых женщин. Он присел, начал со всей неторопливой стариковской вежливостью расспрашивать Бегаим о здоровье, о делах, о том, как себя чувствует Баке. Старая Кемпир, как обычно, не замечала никого. Кутуйан пристроился возле Асеина и с улыбкой смотрел на Бегаим. Казат так и не вошел в комнату, но на это никто не обратил внимания,— значит, дело у него есть, он вечно работой занят.
— Ну, Кутуйан, как поживаешь?— спросила Бегаим.— Ты что-то совсем нас забыл.
— Спасибо вам, Аим-апа!— Кутуйан засиял от радости.— Времени не хватает...
— Как же это?— рассмеялась Бегаим.— Почему?
— Да ведь Казат один, а надо всюду поспеть. Вы сами видите, я еще не очень сильный. Для тяжелой работы не очень гожусь. Кажется, вся сила у меня в языке, чтоб он отсох!
Все засмеялись, а он добавил:
— Ха-ха, особенно в присутствии Сатыке...
Асеин притянул его к себе и поцеловал в лоб.
— Язык твой достоин похвалы.
Кутуйан прижался головой к груди старика.
— Мы тут посеяли немного проса,— заговорил он, улыбаясь чуть лукаво.— Такое выросло, ну прямо вот!— Он поболтал кистью руки с растопыренными пальцами, показывая, какие метелки у проса.— Необыкновенное! Да только из-за этой необыкновенности его оч-чень полюбили воробьи. Потому, Аим-апа, я так и занят — просо сторожу.
Бегаим про себя дивилась на Кутуйана: надо же, посмотреть на него — мальчик как мальчик, а иной раз скажет что- то — совсем взрослый. Все разумно, все к месту. Явно слышал от кого-нибудь, что к ней, например, лучше, уважительнее обращаться так, как он и делает: Аим-апа1. И держится хорошо, воспитанно, вежливо, пошли ему бог здоровья.
Гости засиделись. Мээркан собралась было готовить настоящее угощение, но ее отговорили: и у нее дела, и у них.
Казат так и не появился. Усаживаясь на коня, Бегаим спросила с улыбкой:
1 А и м — сокращение от имени Бегаим и в то же время слово со значением «госпожа».
— Ну что, Кукентай, навестишь нас? Приедешь?
— Приеду!— пообещал Кутуйан.— Только с воробьями разделаюсь.
10
Бегаим жилось не слишком легко. Юрта ее стояла на отшибе, в стороне от юрты Тоодак. Чтобы не скучать в полном одиночестве, Бегаим взяла к себе младшую девочку Саты-бия, ту самую, которую бий, в свою очередь, принял .к себе в семью от Мисиралы. Девочка и ей приходилась родней.
Днем, в домашних хлопотах, среди людей было еще ничего... Дверь большой юрты, можно сказать, не закрывалась. Кто бы и откуда ни заявился в аил, обязательно переступал этот порог. Но когда садилось солнце, вместе с ним уходила в неведомые края оживленная веселость Бегаим. Шестикрыльная просторная юрта превращалась в огромную мрачную пещеру, которая наводила на Бегаим тоску, и тоска эта не убывала оттого, что убранство юрты было из богатых богатое. Сколько здесь золота, серебра, дорогих материй, красивых ковров, в ткань которых на счастье вплетены амулеты, сколько пышных дорогих мехов! Но зачем все это, к чему эта роскошь, если на сердце тяжело! И почему так? Чего ей не хватает? Почему хочется бросить все и уйти куда глаза глядят?
Бегаим не из тех женщин, что, не умея сдержать себя, неистовствуют в раздражении. Нет, она хотела бы избавиться от душевных мук, побороть их, но не может найти для этого способа. Спору нет, в подобных случаях люди, особенно женщины, иногда способны на все. Тяжела, невыносимо тяжела тоска, но свои честь и достоинство тоже не выбросишь за дверь. Самообман хуже всего на свете.
Скрестив руки на груди, Бегаим ходит по юрте, что-то негромко напевая. Что за песня, о чем она, Бегаим и сама не знает.
Айдай, прислонившись спиной к высокой стопке одеял, молча следит глазами за Бегаим. Брала она к себе девочку в надежде, что та своими ласками и разговорами поможет развеять тоску. Куда там! Только сидит, молчит и глядит жалобно.
Бегаим, продолжая ходить по юрте, время от времени тоже поглядывает на Айдай — незаметно для девочки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92