.. Табун... Да еще чей! Старик не мог опомниться и долго молчал. Потом спросил тихо:
— Казаттай, это правда, что ты угнал?
1 Красные шапки могли носить только знатные и высокопоставленные.
Казат кивнул.
— Нет! — выкрикнул Асеин. — Нет, ты не мог... Тебя в самом деле кто-то подговорил. Скажи, кто этот подлый негодяй?
Казат не ответил.
— Казат!
Бекзада в красной шапке указал рукой на яму:
— Опускайте!
Яма была очень глубокая, аршина полтора над головой Казата.
У Асеина глаза вылезли из орбит.
— Люди добрые! Бекзада! — крикнул он.— Подождите! Ведь и у вас есть отцы. Выслушайте же слово отца. Такой казни не было с давних пор... Пощадите!
Бекзада обратился к Казату:
— Говори, кто тебя послал, не то...
Казат не поднял головы.
«Начинайте»,— кивнул бекзада джигитам.
В яму посыпались комья земли. Скоро Казат был засыпан до пояса. Бекзада наклонился к нему:
— Разве это геройство — погибнуть за чужое преступление? Пусть будет наказан истинный виновник. Упрямству тоже есть предел. Ну?
Казат только глянул на него, но не ответил.
Забросали землей по плечи, и снова бекзада обратился к Казату:
— Глупец, за что гибнешь? Две жизни бог не дает никому. Говори! Кто он?
Асеин изо всех сил рванулся вперед:
— См я, бекзада! Он мой единственный сын, больше у меня ни! еА По неразумию он согрешил, по молодости, поддался на ^говоры. Я старый человек, не гневайся на меня. Богом тебе клянусь, до конца моих дней буду твоим рабом. Ради наших общих предков молю тебя, бекзада, прости первую вину!
Все вокруг всколыхнулись, заговорили, жалея несчастного отца. И вдруг из ямы послышался сдавленный, задыхающийся голос:
— Отец! Ты... сильный и умный человек, отец. Я горжусь тобой... и прошу... оставайся таким навсегда. Никому не кланяйся... Никого не проси, отец!
Бекзада не вытерпел:
— Замолчи!
Асеин понял, что бекзада взбешен. Кинулся на колени:
— Зарой меня вместо него, бекзада! Я приму на себя его вину.
— Отец за сына, а сын за отца не ответчик! Кто совершил преступление, тому и кара.
Асеин выкрикнул, весь побелев:
— Ты не человек, а хищный голодный волк! Если тебе мало моего сына, хорони меня вместе с ним! Вместе!
— Я в последний раз тебя спрашиваю: кто велел тебе угнать табун? — Бекзада снова наклонился к яме.
— Я угнал его сам!
Бекзада, закусив губы, помедлил минуту. Махнул рукой:
— Зарывайте! — и отошел прочь.
— Каз-а-ат! — дико закричал Асеин, а Казат, засыпаемый землей, только молча улыбнулся. ^
Последнее, что видел Асеин, это пыль. Она взметнулась над страшной могилой и — осела. Но все вокруг затянула густая мгла, и свет померк.
...Он лежал долго.
Очнулся оттого, что поднялся сильный ветер. Даже не ветер, а вихрь, какие налетают порой в осенние дни. Он промчался только над одиноким песчаным бугорком, закрутил высокий столб пыли и вернул старику сознание.
Безлюдна голая степь.
Слепой старик, царапая руками землю, зовет несчастного сына.
Ночь...
15
Кочевье кунту остановилось на отдых, пройдя ущелье Кызыл-Ой. До Тогуз-Торо оставалось отсюда не так уж далеко. Так, по крайней мере, говорили люди знающие.
Это была вторая большая стоянка после Сусамыра. Пора было дать вьючным и верховым животным настоящий отдых, иначе никак нельзя. Впереди еще немало трудных переходов, в особенности по ущельям и теснинам Кокомерена.
Кутуйан повидал немало дивного. После перевала Соку- лук солнце начало всходить совсем с другой стороны и реки текли иначе. Кругом одни горы... Юность впечатлительна, а впечатлений было много — и каких! Переход через бурные реки, узкие, опасные дороги, перевалы, не говоря уже о буранах и оползнях. Каждому пришлось теперь вступить в единоборство с судьбой, и часто на кону оказывалась сама жизнь. Человек, говорят, ко всему привыкает. И забывает пережитую опасность на другой день. Незабываема только разлука с другим человеком или с другими людьми.
Кутуйан по пути стал свидетелем трех случаев, которые заставили его обо многом задуматься. Когда он вспоминал о них, сердце у него сжималось от боли и тоски. Такое тоже незабываемо и навсегда оставляет след в душе.
Если обо всем рассказать подробно, выйдет длинная повесть. Длинная и печальная.
На одной из трудных переправ унесло водой колыбель вместе с младенцем. Как рыдала, как билась о землю мать ребенка! Чем ее можно утешить? Потом, это было уже на переходе к Чон-Терме, сорвался с обрыва зять Санджара. И наконец, перед последним перевалом погиб знаменитый силач, борец Кыдык: он хотел один, только своими руками вытянуть на аркане из трещины ледника провалившегося туда верблюда.
Кутуйан и раньше слышал об этом силаче, но в первый раз — и в последний! — увидел его на том подъеме к перевалу. Кыдык был сыном некоего Отегена. В их семье все мужчины обладали незаурядной силой и неутомимым трудолюбием. Перед походом кокандского войска на Кастек ка- наевские джигиты разграбили и разорили аилы всего рода карамерген, увели в плен младшего брата и младшую сестру Кыдыка, и силач был вынужден искать заработков ремеслом борца, чтобы выкупить на свободу брата и сестру.
И вот его не стало. Вдали от родных мест лежит он в чужой земле...
Кутуйан во время кочевки старался держаться поближе к Санджару и в пути и на стоянках. Он все время думал о Казате, ждал его и почти каждую ночь видел во сне.
Страшная весть догнала их на второй большой стоянке. Сначала никто не поверил ей, не мог поверить!
Санджар горько оплакивал старого друга и его сына, а Кутуйан вначале даже не заплакал, только смотрел на всех и на все кругом непонимающими глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92