Хорошо еще, переломов или вывихов не оказалось.
Санджару досталось крепче. Ушибы и рубцы зажили, но чувствовал он себя худо, по его словам, у него внутри все болело. Асеин, пока был болен, с ним не виделся. Навещал Санджара Казат...
В тот злосчастный базарный день они, кое-как взгромоздившись на Таргыла, вернулись домой уже в темноте. Уж если кому не повезет, так не везет ни в чем: у Асеина пропал не только рыжий вол, но и Чобур, конь, на котором он обычно ездил. То ли его угнали «заодно», то ли сам он увязался следом за скотиной, к которой привык, неизвестно. Ну, это ладно, быть бы живу, а конь найдется. Но как стерпеть несправедливые зверские побои из-за пустяка?
Казат хотел было с утра ехать к Саты-бию. Кровь закипает, как вспомнишь, что творил не так уж и давно голобо- родый Мисиралы. Теперь эти хвастуны творят что хотят. Ну ладно, в прошлые времена они опирались на кокандцев, а нынче с чего распоясались? С кем вместе ехал Саты-бий, кто они? Отец не знает, Санджар тоже. Скорее всего, канаевские, больше не на кого рассчитывать этому негодяю. Ах, хитрая лиса! Зна-ает, перед кем лебезить да хвостом вилять.
Однако один человек он и есть один. Будь ты силен и ловок, как богатырь, а одного тебя все же одолеют, измочалят, словно тушу козла на кокберы. В конце концов, если есть у них хоть капля стыда, вернут отобранное. Асеин не отпустил сына. К Базаркулу надо обращаться, куда ни кинь, без этого не обойтись.
Мээркан, оправившись после первого потрясения, держалась спокойно. Бог сотворил ее женщиной, но будь она мужчиной, наверное, тоже искала бы возможности схватиться с Саты-бием насмерть.
...В тот вечер они вдвоем с Кемпир засиделись допоздна. Ночь настала темная, безлунная, зги не видать — хоть глаз коли. Казата не было: он ждал-ждал, когда вернутся свои с базара, не утерпел — пошел встречать. Мээркан постелила старухе постель, а сама все думала, не случилось ли какой беды. Или к Санджару-аке заехали да заночевали?
Она ушла к себе в юрту, легла, но не могла уснуть. Тревожные предчувствия мучили все сильней, сердце билось часто-часто, мысли путались. Город это город, мало ли что может случиться. Там и воры, и мошенники, и грабители... Ох, только бы вернулись целые и невредимые, только бы не напал никто. Мээркан поставила перед собой масляный светильник, сидела и неподвижным взглядом смотрела и смотрела на тусклый огонек.
Вдруг залаял Карала. Мээркан так и вылетела за дверь. Темно. Ничего не видать. Впереди замаячило что-то большое, черное. Ближе, ближе... Свои, Казат ведет коня в поводу, на коне Асеин и Кутуйан.
— Казаттай!
Нет ответа. У Мээркан снова бешено забилось сердце. Что с ними и куда девались навьюченные животные?
— Аке! Кукентай!
— Мама,— слабым голосом отозвался Кутуйан.— Не пугайся...
— Что случилось?
— Тихо, Мээркан, тихо, милая...— Асеин не договорил и застонал.
— Избили их,— зло, сквозь зубы произнес Казат.
— Кто?
— Саты-бий.
— Что ты говоришь?
Мээркан знала, что Саты-бий жестокий человек, но пойти на такое злодейство? Он же не Мисиралы, пусть злой, но не глупец...
Асеина и Кутуйана осторожно сняли с коня, отвели в дом. Когда зажгли свет, Мээркан затряслась, закрыла рот концом платка, чтобы не зарыдать в голос. Спохватилась — скорее помочь. Подложила подушку Асеину под голову, потом кинулась раздевать сына. До самой зари она не сомкнула глаз. Выстирала перепачканную одежду Асеина и Кутуйана, поила старика и мальчика чаем с молоком или просто холодной кипяченой водой, сидела рядом. И не только одну эту ночь, а и много других... Слава богу, теперь уже все позади. Асеин-ата встал на ноги, поправился. И первым долгом съездил к Санджару.
Мало-помалу выздоровел и Санджар, перестал жаловаться, что внутри у него все болит. Снова старики заговорили о Базаркуле. Нельзя не пойти к нему! Нельзя сделать вид, будто ничего не произошло. Хоть Асеин с Санджаром не такие всем известные личности, как Саты-бий, не атками-
неры1, но для тех, кто вскапывает землю кетменем, они уважаемые аксакалы. Да и не будь они аксакалами, все равно люди, достойные человеческого отношения к себе. Не чужаки, не пришлые, оба из того же племени кунту, что и все кругом. Не может Базаркул не выслушать их, не пустить к себе в дом, у него для этого нет никаких оснований. К тому же он человек от других на отличку, ученый, все книги прочитал. Конечно, надо поехать, выслушать своими ушами все, что он скажет, что посоветует. В случае чего он может того же Саты-бия в бараний рог согнуть. Как говорится, слишком близко к огню подсунулся, да и сгорел. Если Базаркул решит по справедливости, все образуется как надо.
День был погожий. Санджар и Асеин, прихватив с собой Кутуйана, двинулись на стоянку рода карамерген пешком. Оба старика бледные, исхудавшие. Санджар опирался на палку. На Кутуйана мать надела новый кементай2, на голове у него теплая шапка, которая ему очень к лицу.
Карамергены в эту осень поставили юрты на берегу речки Джыламыш. Идти пришлось недалеко.
...Базаркул был у себя один. Одет, как обычно, в белое. В руках держит толстую книгу в кожаном переплете. Когда алобщики вошли, осторожно отложил книгу на низкую деревянную подставку, поздоровался со стариками за руку. Сидел Базаркул на медвежьей шкуре, опираясь на груду подушек. Все стенки юрты увешаны расшитыми коврами- тушкийизами, на концах кереге свисают пышные шкурки куниц и чернобурых лис.
Тотчас расстелили полотенца и подали кумыс. Базаркул, держа пиалку за донышко на кончиках пальцев, поддерживал вежливый разговор. Спросил, из какого аила прибыли гости, как у них дела, как здоровье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92