Если вы, джигит, меня не приглашаете, то я, ваша джене, приглашаю вас. Ну-ка, идите сюда и попробуйте раскачать качели. Сможете?
Какой тут снова поднялся смех, какой крик! Джигиты подначивали Кутуйана:
— Давай, давай, покажи свое уменье!
1 У киргизов во время угощения мясо подается в последнюю очередь.
— Старайся, а мы поглядим!
Кутуйан подошел к своей новоявленной джене, взял ее под руку, подвел к качелям и помог ей встать на доску. Потом встал и сам. По правде говоря, ни разу в жизни не довелось ему качаться на качелях. Плавно двинулась доска, покачнулись верхушки деревьев, на стволах которых закреплены были веревки. Шире, шире размах, и ветер овевает лицо, колышет подол длинного платья красивой молодухи. Она и в самом деле хороша собой, белолицая молодая женщина, в улыбке и глазах которой чудится Кутуйану некая тайна — то ли это воспоминание о недавних годах девической жизни, то ли радость жизни, то ли грусть... а может, все вместе.
С легким шорохом взлетают качели.
Смотрит на них множество глаз.
И вдруг молодая женщина спрашивает:
— Дорогой незнакомец, а вы раньше когда-нибудь качались на качелях? — В голосе ее шутливый задор.— Здесь никак нельзя обойтись без песни! Ну-ка!
Радость переполняла грудь Кутуйана — оттого что вот он наконец среди своих, веселится вместе со сверстниками, оттого что впервые в жизни к нему так открыто и весело обращается молодая женщина. И едва она умолкла, Кутуйан — будто бы он давно был к этому готов — запел старинную песню, которую знал еще с детских лет:
Словно выдра из воды на берег вышла — Ты сверкаешь, дорогая дженеке, И глядишь хитро красивыми очами, И смущаешь нас туманными речами... Ты играешь, дорогая дженеке!
И джене подхватила:
Ну а разве мне сверкнуть уже нельзя? Или только красота дается выдре? Истомилось, может, сердце-то мое В ожиданье незнакомца молодого. Как же мне не поиграть, не пошутить — На себя его вниманье обратить? Иль считаешь, что лишь девушке пристало — Молодухе, ты считаешь, не к лицу?
Гулом одобрения встретили ее пение девушки и молодухи. Но Кутуйан запел в ответ:
Красота все остается красотой — Молодуха иль девица пред тобой.
Лишь бы ласковой и доброю была, Не утратила душевного тепла. Вот явился я, пришел, встречай меня. Не такого ли ждала день ото дня? Друг на друга поглядим, рука в руке. Ты не мешкай, дорогая дженеке!
Тут первыми отозвались джигиты, хваля Кутуйана, но девушки, быстро спохватились, принялись подбадривать молодуху:
— Пой, не уступай ему, Какылдак1! Отвечай ему за всех нас, не давай нас в обиду.
И Какылдак — то ли это было ее настоящее имя, удачно нареченное в младенческие дни, то ли прозвище, которое пристало к ней, когда она выросла,— снова запела, глядя на Кутуйана и словно бы не замечая, что обращается к нему уже на «ты».
Ах, мой милый незнакомец молодой, Почему так неприветлив ты со мной? Или думаешь, что не сдержу я слова? Нет, зависит от тебя лишь все теперь. Обещанье мое искренно, поверь, И его я повторить готова снова. Не сверну с пути, не обману, не струшу — Без остатка отдаю тебе всю душу.
Кутуйан на этот раз откликнулся не сразу. Взлетали и опускались качели, а он смотрел куда-то вверх, далеко, обдумывал слова новой песни. Наконец он перевел взгляд на свою соперницу и запел мягко и спокойно:
Дженеке, дружочек, золотце мое! Мне б сказать тебе «спасибо» не мешало За возвышенный души твоей настрой, За вернувшийся утраченный покой И за шутку, что на шутку отвечала. Дни разлуки, дни тоски не сосчитать, Когда землю мы покинули родную И пришлось нам на чужбине кочевать, Испытал народ кунту годину злую. Пусть во всем теперь сопутствует успех. Мы вернулись в отчий край к своим истокам. Пусть отныне будет радость, будет смех, Перестанем о судьбе вздыхать с упреком.
Отзвучали последние слова, и встретило их задумчивое молчание: видно, за душу задела всех эта песня, всколыхнула тяжелые воспоминания о том, что, не дай бы бог, повторилось.
Кутуйан, который сегодня особенно остро воспринимал происходящее, спохватился: «Зачем же я тронул больное место, зачем я это сделал в тот день, когда впервые после долгих страданий к людям пришло беспечное веселье? Чем так поступать, лучше было бы не участвовать в играх». И он, с улыбкой заглянув в глаза джене, пропел:
Значит, повод настоящий, дженеке.
На качелях разгонись ты что есть силы,
Все желания твои исполнить рад.
Что есть силы разгорись ты! Что есть силы!
Снова вспыхнул общий смех, да какой! Джигиты требовали, чтобы джене поцеловала Кутуйана, а девушки спорили с ними: вот еще, в первый раз увиделись, и целуй его! Да ни за что! Не уступай, Какылдак, он тебя не стоит!
Смеялась вместе со всеми и молодая женщина, поправляя сбившийся назад белый шелковый платок. То ли устала она, то ли признала себя побежденной, но только больше ничего петь не стала. Качели остановились, Кутуйан спрыгнул на землю и, взяв женщину под руку, помог ей сойти. Джене, прикрыв лицо платком, быстро замешалась в толпу женщин и девушек. Джигиты окружили Кутуйана.
— Молодец! — похвалил его джигит, который приезжал за ним на пригорок.— Ты настоящий молодец, Кутуйан! Тебя, кажется, так зовут?
— Так,— улыбнулся Кутуйан.
Его собеседник повернулся к своим товарищам:
— Эй, ребята, чего стоите? Несите-ка сюда кумыс!
А качели уже снова взлетали и опускались, и состязалась в пении новая пара. Скоро принесли кумыс. Первую чашку подали Кутуйану, но он в знак уважения протянул ее старшему.
— Спасибо, пей сначала ты,— сказал тот.— Ты у нас нынче гость. Утоли свою жажду. Мы еще долго будем веселиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92