Ей не хотелось переходить к тому, что неизбежно следовало за болотами.
– А дальше находится третья деревня майората. Дальняя. Там всегда дела обстояли чуть хуже, чем в двух других. Тех, что вблизи замка. Бывают такие – неблагополучные… Это как с людьми, знаете? – Она глубоко-глубоко вздохнула. – Живет человек, и, что бы он ни затеял, все либо превращается в прах, либо оборачивается бедой. Как фальшивая нота. Сорвалась и испортила мелодию – уже навсегда. Ведь то, что уже прозвучало, заново сыграть невозможно.
Радихена смотрел на герцогиню так, словно вот-вот бросится целовать ей руки: молитвенный восторг светился в его глазах, устремленных на Фейнне. Ренье осторожно коснулся его локтя, и Радихена опомнился. Перевел дух, отошел к стене, вытер лоб рукавом.
«Он готов боготворить ее, потому что она мимоходом пожалела неудачников, – подумал Ренье, удивленно наблюдая за крепостным своего дядюшки. – Могущественная сила сострадания Фейнне! И… неужели я начал всерьез размышлять о Радихене? Глупо, глупо! Чем больше книг с изображениями фей и рыцарей он прочитает, тем острее будет ощущать собственную ущербность. То, что некоторые мои собутыльники именовали недотепистостью. Как, в сущности, коротка человеческая жизнь! Недолгая мелодия… и ее уже не изменить, коль скоро криворукий музыкант проиграл ее с ошибкой».
Фейнне задумчиво продолжала:
– Так бывает и с некоторыми местами на земле. Там попросту скверно. Если и появляется что-то хорошее, оно сразу погибает – или бежит оттуда сломя голову. Элизахар очень старался исправить там дела. Присылал новых управляющих, следил сам. А потом махнул рукой. Все бесполезно, понимаете? Ларра – очень древнее владение. Здесь ничто не меняется. Элизахар больше не старается поступать по-новому. Он просто приходит и наказывает виновных.
Фейнне приложила руку к груди, как бы желая успокоить сердце.
– Прошу меня простить. Впервые в жизни я делаю что-то наперекор моему мужу.
– Но ведь его милости пока что ничего не известно, – негромко вставил Радихена.
Фейнне повернула голову на голос.
– Я уверена, что он поступил бы по-другому. Не так, как я. Для меня этого достаточно.
– Кто там бунтует? – спросил Ренье. – Их много?
– Не знаю… может быть, пятеро… семеро… – ответила Фейнне и приложила ладонь ко рту. – Отвратительные, страшные, – прошептала она. – Вся эта грязь…
Ренье видел, что герцогиня глубоко, сердечно оскорблена самой необходимостью говорить об этом. Каким-то образом неприглядная сторона жизни, от которой близкие всеми силами старались ограждать ее, вдруг сделалась для Фейнне явной. В мир, который всегда наполняли прекрасные образы сновидений, фантазий, Эльсион Лакар, вторглись слюнявые хари, потные лапы, чумазые лохмотья…
Фейнне сказала:
– Верховодит у них женщина. Она не из наших крепостных. Она хуже всех, но я не хотела бы ее смерти.
– Почему? – осторожно спросил Ренье.
– Потому что она – дочь моей ключницы, – ответила герцогиня. – Ее младшая дочь. Сходство между ними очевидно. Внешнее сходство, я хочу сказать. – Она медленно покачала головой. – Не нужно причинять Танет лишнюю боль. Она и так большую часть своей жизни страдает.
Все это звучало странно, едва ли не безумно. Но Ренье знал, что Фейнне всегда отличалась здравомыслием, и потому не стал подвергать ее рассказ сомнению.
Что касается Радихены, то годы, проведенные рядом с Адобекком, вообще отучили его удивляться. Когда Фейнне закончила говорить, Радихена просто положил книгу в комнате, где они разговаривали, и спустился во двор, чтобы оседлать лошадей.
И только после того, как они вдвоем выехали из замка и направились в сторону болота, минуя благополучные деревни, лепившиеся к стенам замка, Ренье понял: он так и не спросил Фейнне, откуда она узнала о бунте в дальней деревне и о предводительнице мятежа. Ни один гонец за последнее время не появлялся в замке; что до почтовых птиц, то вряд ли крестьяне из «дальней» деревни держали у себя таковых. Так откуда же?
Ответа не было.

* * *
Хорошо укатанная грунтовая дорога пошла под уклон, и скоро копыта лошадей ступили на бревенчатую мостовую. Несомненно, эта дорога доставляла Элизахару немало хлопот: в такой сырости бревна быстро сгнивали, и раз в два-три года настил приходилось полностью заменять.
Радихена ехал чуть поотстав от Ренье. У него был с собой маленький арбалет, вроде женского, и короткий меч в ножнах. Ренье вооружился, помимо шпаги, длинным копьем. Не желая привлекать лишнего внимания к экспедиции, Фейнне взяла это копье в кордегардии сама и сбросила со стены с таким расчетом, чтобы его легко было найти и подобрать.
– Отчаянная женщина, – заметил по этому поводу Радихена, несколько развязно, если учесть, что речь шла о герцогине. – Ведь эта штука могла сломаться.
Ренье сделал вид, что не слышит, и Радихена, отлично поняв намек, замолчал и за всю дорогу больше не проронил ни слова.
Только на подходах к третьей деревне Радихена нарушил молчание. Ренье остановил коня, прислушиваясь. Они находились в лесу, на поляне, где местные крестьяне обычно заготавливали сено. До деревни оставалось совсем немного. Ни запаха дыма, ни шума сражения оттуда не доносилось, и Ренье счел это хорошим знаком.
– Вряд ли это так уж хорошо, – возразил Радихена, когда Ренье поделился с ним своими соображениями. – Это лишь означает, что вся деревня перешла на сторону той женщины, дочери Танет.
Ренье уставился на него:
– Ты думаешь, герцогиня что-то от нас скрывает?
– Не сомневаюсь в этом. – Радихена кивнул. – И от нас, и от своего мужа. И, разумеется, от верной ключницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173