Я постараюсь поддерживать огонь в очаге. Чего пожелает девушка? Пусть решает сама. Если ее не отвратило от меня все пережитое, есть надежда, что дальше настанут лучшие времена. Счастливые? Наверное. Может быть.

Нить девятнадцатая.

Что лучше дома?
Только люди, что живут
В нем вместе с тобой.

– С возвращением! – Приветствовал меня старый слуга, помнящий мое детство, пожалуй, лучше меня самого.
– Я ненадолго.
– Конечно, ненадолго, – ворчливо проскрипел он, принимая теплый плащ. – Вы никогда теперь не приходите надолго.
– Только не говори, что скучаешь.
– Не буду. Все равно не поверите.
– Не поверю. С таким-то хозяйством и скучать? Где повелительница?
– У себя, как обычно. Доложить о вашем приезде?
– Повремени. Пожалуйста. Я хочу кое-кого навестить.
Валлор неодобрительно качнул головой:
– Зачем?
– Господин каждый раз, как бывает дома, ходит туда, – ответил за меня старик.
– Каждый раз? – Друг ужаснулся. – И кому нужны твои мучения, Тэл? Тебе самому?
– Возможно. Это помогает мне не забывать о главном. О необходимости дорожить тем, что имеешь.
И оставив Валлора в зале, я двинулся хорошо изученным за всю жизнь путем: по галерее, в правое крыло просторного дома с высокими потолками и стройными колоннадами, с яркими гобеленами на стенах и огромными окнами, тонкие рамы которых создавали впечатление, что стекла парят в воздухе, а не скрепляются друг с другом. Я шел в свою комнату.
На первом этаже, рядом с библиотекой – чтобы не нужно было далеко ходить за книгами, убранная в зелено-жемчужных тонах, снабженная всем необходимым… Я любил свою обитель. Все те восемнадцать лет, пока жил в ней. И даже сейчас, переступая порог, мысленно говорил ей: «Здравствуй». А она отвечала, шорохом штор на мимолетном сквозняке. Что-что? Не расслышал. Впрочем, какая разница? Ее нынешний хозяин тоже был мне рад. Всегда, и в первое время эта искренняя радость порождала в моей груди невыносимую боль.
Он что-то увлеченно чирикал пером на беспорядочно разложенных по столу листах бумаги. Часть из них давно уже слетела вниз, покрывая ковер, как осенняя листва – дорожки в саду мэнора. Я привычно нагнулся, собрал испорченную бумагу и сложил ее в корзину для мусора.
– Тэйлен пришел!
– Да, я пришел.
Глаза, не такие темно-голубые, как у Валлора, а скорее, походящие своим цветом на хрусталь весеннего неба, сияли счастьем. Как обычно. Длинные пряди светлых волос растрепались и спутались, выбившись из прически, и я бережно собрал их в хвост, затянув ремешком понадежнее. Так, рубашка снова заляпана завтраком: судя по цвету пятен, блинчики были с черничным вареньем. Могли бы и переодеть ребенка. А впрочем, если он сразу увлекся каким-нибудь из своих любимых занятий, все уговоры слуг были бесполезны. Ребенка… Кто не знает, не поверит, что этот молодой мужчина, хорошо сложенный, сильный, привлекательный, на самом деле, всего лишь мальчишка, за прошедшие тринадцать лет так и не успевший повзрослеть.
– Ты поиграешь со мной?
Смотрит с надеждой, которую нельзя обмануть: обманешь – себе не простишь.
– Поиграю, но попозже. Сначала мне нужно встретиться с повелительницей.
– Она сердитая!
– О да, этого у Сэйдисс не отнимешь. Но может быть, это Вы заставляете ее сердиться?
Он смешно морщится, пытаясь изобразить задумчивость, и сердце снова колет невидимая игла. Тихонько, но все еще ощутимо.
Я мог бы сейчас так выглядеть. Нет, я должен был сейчас так выглядеть! Быть любимцем женщин и вызывать зависть у мужчин. Устраивать бесконечные поединки и выходить изо всех них победителем. Играть с Хаосом во всю свою мощь…

Когда я улучил момент и пробрался в свою комнату, сжимая непослушными пальцами рукоять кинжала, наклонился над постелью, в которой спал тот-кем-я-уже-не-мог-быть, когда в моей голове не осталось ни единой мысли кроме приказа «уничтожить», и он был близок к исполнению… Спящий шевельнулся, открыл глаза и посмотрел на меня. Взглядом, таким знакомым по отражению в зеркале и в то же время, чужим. Посмотрел, улыбнулся и спросил:
– Ты пришел поиграть?
Я не смог нанести удар. Но вовсе не потому, что рука вновь отказалась подчиняться, и кинжал выпал из разжатых пальцев, мягко ударившись о ворс ковра. Нет. Причина была в другом. Во взгляде. Только заглянув в голубые глаза, я осознал, что мое тело больше не принадлежит мне, а значит, я не имею на него никаких прав – ни права жизни, ни права смерти. В тот момент по моим щекам потекли слезы, а он – моя несостоявшаяся жертва, принялся меня утешать. Боль, взвившись вихрем, достигла своего предела и… начала спадать, потому что расти ей дальше было некуда, а подпитываться – нечем…

– Как это?
– Возможно, Вы плохо выполняете уроки или не прибираете за собой игрушки. Откуда мне знать?
– Нет, я делаю все, что она велит. Я плохой, да?
– Почему Вы об этом спрашиваете?
Голубые глаза начинают подозрительно поблескивать.
– Она никогда меня не хвалит.
– Она никого не хвалит. Я могу похвалить Вас. Хотите?
– Нет, я хочу, чтобы это сделала она!
О, а вот этот сквозняк уже не похож на обычное свидетельство наличия незаткнутых щелей… Листы бумаги на столе начинают подрагивать, потом взвиваются вверх желтовато-белой вьюгой, а следом отправляются в полет и прочие предметы, оказавшиеся в пределах досягаемости гнева Заклинателя. Да, Тэллор все же был таковым – по рождению тела, но обучиться в полной мере владеть своими способностями не мог, потому бури устраивал хоть и частенько, но маленькие и безобидные. А впрочем…
Увесистый том ткнулся в меня с такой силой, что сбил с ног, а потом радостно рухнул прямо на голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112