– Надо хорошо подумать.
– Надо. Не будем торопиться?
– Ни в коем разе.
Дознаватель поставил опустевший бокал на стол.
– Вот что… Давай, отложим до конца Зимника? Сейчас в управе и так полно дел.
– Конечно, отложим: ко мне как раз матушка приезжает. А после празднества все и решим, хорошо?
Кайрен тоскливо вздохнул:
– Решим. Если поймем, как.

Нить тринадцатая.

Прошлое пришло
В дом под руку с будущим.
Рад видеть обоих.

Пьюп разбудил меня в положенные семь часов утра, в кромешной темноте и спутанных мыслях. За два прошедших дня ясности в голове не прибавилось, хоть я честно старался увязать все имеющиеся факты в единое целое. Ну не хотели они увязываться, пакостники! Мне все время казалось, будто упускаю нечто важное, причем хорошо мне знакомое, но никак не приходящее на ум, сколько бы ни умолял. Нет ничего хуже подобного ощущения: знать, что знаешь, но не помнить. Отвратительно и мучительно. А все почему? Потому что осознание глубин грозящего Империи ужаса заставило испугаться и меня: страх ведь никогда не помогал разумно мыслить, верно? Этот друг хорош, когда решения нужно принимать стремительно, правда, они обычно приносят пользу только в минуты исполнения, а потом причиняют немало вреда, но тут уж следует выбирать: или успеть увернуться от топора сейчас, или чинить порубленную мебель потом. Что важнее? Каждый выбирает для себя, конечно же, но мне почему-то кажется: остаться в живых приятнее, чем жертвовать собой ради благополучия окружения. Наверное. Может быть.
Рассвет я, позевывая и поеживаясь, честно встречал у ворот мэнора. Лучи восходящего солнца, ради разнообразия начавшего сегодня карабкаться на свободный от облаков небосвод, прибыли вместе с дорожной каретой – громоздким сооружением на скрипучих колесах, с маленькими окошками (для сохранения тепла, а не для обзора: нечего по сторонам пялиться!) и огромным сундуком на запятках. Прочие сумки и свертки были привязаны к багажной раме на верху, и их было… много. Странновато. Насколько знаю, матушка никогда не берет с собой попутчиков хотя бы потому, что карета предоставлена милостью Сэйдисс и снабжена весьма полезными заклинаниями, прокладывающими дорогу, а потому легко проходит там, где могут увязнуть даже сани, но посторонним людям вовсе не обязательно об этом знать. Или это все матушкины вещи? Еще того хуже – подарки. Хаос, Вечный и Нетленный, только не это!
Возница остановил лошадей у самых ворот, но спрыгивать с козел, чтобы распахнуть дверцу кареты, не стал. Да собственно, оно и не требовалось: двое мальчишек справились сами.
Они спрыгнули на снег один за другим, похожие, как и положено братьям, но все же разные. Старший – пятнадцатилетний Соден, почти догнавший меня ростом и прочими пропорциями, темноволосый, унаследовавший отцовскую угрюмость и спокойствие, на деле почти всегда оказывающееся показным, потому что шалостей с детства не чурался. Младший – двенадцатилетний Ладар, угловатый и тощий, с рыжиной в темных прядях, непоседливый шутник, плохо пока понимающий разницу между добрым и злым смехом. Оба светлоглазые, светлокожие, с курносыми носами и широкими скулами. Семейная масть, одним словом, не обошедшая и меня, только нос не удался: обзавелся горбинкой, от чего стал казаться массивнее.
Но я ожидал одно, а увидел совсем другое. Вместо того чтобы с дороги закидать снежками меня, карету и все прочее, что окажется в пределах досягаемости, и ускакать в сад по сугробам, братья степенно, с хмурыми от важности лицами, застыли рядом с экипажем. А уж как они выглядели… Что-то небывалое: оба хоть и одеты в любимые толстые пушистые фуфайки, овчинные сапоги и штаны с теплым подбоем, но у каждого на голове шапка, на шее – аккуратно повязанный шарф, а на руках – варежки. Уж что-что, а предмет одежды, призванный защищать от холода ладони, мои братцы презирают всей душой и не имеют обыкновения носить даже в лютые морозы. При этом, как ни странно, никогда не обмораживаются. В отличие от меня. А сейчас и мороза-то почти нет… Что все это значит?
– Парни, а вы случайно домом не ошиблись? Разве мы знакомы?
Соден смерил меня таким взглядом, что захотелось закопаться в ближайший сугроб, а Ладар ухмыльнулся и сообщил, но почему-то шепотом:
– Мы еще на тебя посмотрим, когда узнаешь, что к чему.
– Что? К чему?
Но дальнейших объяснений не последовало, потому что в дверце кареты появилась хрупкая, даже несмотря на просторную шубку и ворох выглядывающих из-под нее юбок, женщина, которая шутливо запричитала:
– Где ж мой старший мальчик запропастился? Совсем меня видеть не желает?
– Как можно!
Я опустил подножку и помог матушке спуститься на утоптанный снег, чтобы быть сразу же задушенным в объятиях. А когда мне все же позволили вздохнуть свободно, поступило новое требование:
– Уж и гостье помоги, сделай милость!
– Гостье?
Матушка радостно улыбнулась и позвала:
– Ливин, милая, не смущайся, иди к нам!
Ливин? Где-то я уже слышал это имя. Очень давно. Но его обладательница не показалась мне знакомой.
Шубка с суконным верхом, подбитая мехом, плотно обтягивающая талию и то, что повыше. Юбки, которые, если присмотреться, приобретают свою пышность именно на бедрах, а не ближе к лодыжкам. Пуховый платок, как и у матушки, скрывает все, кроме личика – раскрасневшегося от холода, довольно миловидного, но совсем не яркого. Селянка, приехавшая в город и потому нарядившаяся в лучшее, что у нее было: именно такие мысли посетили меня в первый момент. А второго не было, потому что, опершись на предложенную мной руку, девица шагнула слишком широко (наверное, не имела привычки выходить из кареты), разумеется, пропустила подножку мимо и… упала на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112