Каждый предмет под этой крышей был создан человеком, а человек, как Вы понимаете, существо вовсе не бездушное… Хотя некоторые и не хотят признаваться в том, что имеют душу. Так вот, все эти частички, тени и шорохи постепенно сливаются в единое целое, и дом становится живым, как мы с вами. Что же тогда удивительного я сказал? Печать на браслете передала мэнору тревожную весть, а уж он приложил усилия, чтобы встревожить меня.
Девчонка слушала внимательно, даже слишком: как я ни пытался увести ее мысли на другую тропинку, направление выбрал неудачно. Для себя самого.
– У тебя он тоже есть?
– Кто?
– Такой браслет.
О Хаос, Вечный и Нетленный… До каких же пор мой язык будет оставаться дурным?! Сейчас бы солгать, наплести с три короба, вот только… Молчать не люблю, а лгать – ненавижу.
– У меня нет браслета.
– А как же тогда ты смог понять тревогу дома?
– Есть кое-что другое. Не браслет.
– А что есть?
Зеленые глаза горят охотничьим азартом, и так ярко горят, что не допустят бегства добычи.
Повторяю:
– Кое-что другое.
– Что?
Голос звучит не просто требовательно: он почти приказывает. И я пробую попросить:
– Давайте не будем сейчас об этом говорить, hevary.
– Я хочу сейчас!
– Это не лучшее время, да и…
– Сейчас же! Или хозяин дома не желает выполнить желание гостьи? Разве это не нарушение законов, которые старше самой Империи?
Законы гостеприимства, будь они прокляты! Хозяин, в самом деле, не может отказывать гостю. Ни в чем. Правда, и гость не должен злоупотреблять своими правами, ведь, в конце концов, он сам может оказаться в таком же точно положении…
Придется ответить. Двое суток уже минуло, кровь частично вернула силу своему току, и ничего чрезмерно страшного не произойдет. Правда, время восстановления слегка увеличится, но у меня впереди целый Зимник. Опять раздеваться? Так я окончательно простужусь.
– Вечный и Нетленный, Справедливый и Беспощадный, Всезнающий и Всемогущий, яви печать своей дщери.
В пределах мэнора мне нет нужды искать отголоски Хаоса, потому что дом наполнен ими. Каждый поток воздуха, слабый или сильный, теплый или почти ледяной, летящий по лабиринту коридоров, несет в себе дыхание Заклинательницы. Каждый камень стен отмечен взглядом Сэйдисс. Каждый миг существования слуги подчинен воле повелительницы.
Сари смотрит, как завороженная, даже моргать забывает. Смотрит на вспухающие под кожей дорожки ручейков. Смотрит на алые капли, сочащиеся через разрывы в коже. Смотрит на ослепительно белое сияние печати, не отводя глаз, в которых к восторгу чуда медленно, но верно примешивается ужас…
А потом, как только последний огонек гаснет, и швы рубцов плотно стягивают раны, девчонка не может удержаться и касается ладошкой моей груди. На краткий миг.
– Горячо!
– Конечно: кровь и должна быть горячей.
– Ты… – она медлит с очередным вопросом, позволяя мне одеться. – Значит, мне не приснилось?
– Что именно?
– Знак, пылающий перед глазами и внутри меня. Я думала, это только сон.
Сари все же запомнила происходившее в «бессоннице»? Плохо. А может, хорошо. Но теперь она потребует объяснений. Наверняка.
– Нет, не сон. Это…
– Печать Заклинателя Хаоса. Я знаю.
Зеленые глаза вдруг становятся не по-детски серьезными, и у меня вырывается удивленное:
– Откуда?
– Мне… рассказывали. Учитель. Но я не думала, что когда-нибудь увижу… Я считала, такое с людьми больше не делают. Скажи, почему ты носишь в себе печать? Когда ее нанесли?
А девчонка не проста. Учитель рассказывал? Интересно, чему еще он научил свою подопечную.
– Мое тело родилось с ней.
– Но это означает…
– Моя матушка отмечена печатью. Поэтому нам не нужны браслеты, чтобы получить покровительство мэнора. Мы и так его части.
– Части? Но это же… Это… самое настоящее рабство!
Рабство? Да, в какой-то мере. Но входя во владения повелительницы, мы получаем больше, чем отдаем. Что можно взять у нас, кроме наших жизней? Только души. Но никто не требует отдавать, не получая достойной платы. Мы просто заключаем своего рода договоренность. И выполняем каждый свои обязательства. Выполняем полностью, без уверток и уловок.
Я смотрю в возмущенные глаза Сари и мягко поясняю:
– Не надо бросать столь тяжкие обвинения, hevary. Кто-то всегда будет хозяином, а кто-то слугой, так устроен мир. Я принял свою судьбу и вполне ею доволен. Другой все равно не предвидится, так зачем же ненавидеть то, что есть?
– Хочешь сказать, что… любишь свои оковы?
Почему она так рассердилась?
– Разве это оковы? Я вполне свободен. У меня есть дом, служба, семья.
– Но ты не можешь отсюда уехать, верно?
Может, мне тоже стоит начинать сердиться?
– Почему это? Могу. Только зачем? Мне нравится Нэйвос.
– Или он нравится твоей… повелительнице? Ей удобнее, чтобы ты был здесь, да?
– Hevary, я вынужден прекратить разговор, даже если нарушу этим обязанности хозяина. Некоторые вещи существуют только для меня и моей повелительницы, и нет никакого смысла обсуждать их с кем-то еще.
Встаю и направляюсь к выходу. Спиной чувствую тяжелый недовольный взгляд Сари, но как бы меня не расстраивало негодование девчонки, не могу ей помочь. Ничем…

– Вы желаете, чтобы я отправился в Нэйвос?
– Тэллор, Вам не к лицу эта угрюмая покорность.
Она, как всегда, спокойна, почти бесстрастна. На безупречно очерченных губах присутствует лишь вежливая улыбка, не означающая ровным счетом ничего. Даже того, что могло бы хоть чуть-чуть согреть мое сердце. Даже того, что меня рады видеть. Я чувствую это в песне дома, в звоне сквозняков, натянутых, как струны, во всем, кроме… Сэйдисс, чей контур замкнут намертво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112