своего рождения.
– Кто хочет начать?
Первым на мой вопрос ответил Дарис:
– А хоть я. Пята Саару, двенадцатый день.
Мне до звездочета далеко, но знаю: хорошее время рождения.
Глашатай – десятилетний мальчонка, тощий, как прутик, принял одухотворенный, как ему казалось, вид, то бишь, наморщил лоб, закатил светло-серые глаза к потолку, расправил складки одеяния, призванного изображать мантию предсказателя (балахон, расшитый многоконечными звездами), и начал вещать замогильным голосом:
– Рожденных под Пятой Саару на этой ювеке ждут приятные известия касаемо дел вне дома и семьи. Ваши умения будут замечены и оценены по достоинству, что значительно отяготит ваш кошелек. Будьте осторожны в любовных играх: в порыве страсти легко проговориться о том, что должно остаться в тайне. Дни наибольшего расположения небес для тех, кто родился во второй трети Пяты – третий и пятый.
– Теперь мне! – Заявил Ксантер. – Чрево Саару, пятнадцатый день.
– Рожденные во Чреве Саару не должны на этой ювеке злоупотреблять горячительным, ибо ясный разум может потребоваться для решения важных вопросов. Возможны ссоры с возлюбленными и родственниками, потому в стенах дома следует быть спокойным и терпеливым. Наибольшее расположение небес ожидает вас в третий и седьмой дни наступившей ювеки.
– Так я и знал, – вздохнул красавчик. – Гиса устроит свару из-за какой-нибудь мелочи.
– Да она тебя грызет каждую божию ювеку! – Хохотнул Дарис. – Тебе это можно на год вперед предсказывать!
Мальчонка обратился ко мне:
– Ваш керм, heve?
– Темная ювека.
Тоймены привычно сплюнули на пол. Я не обиделся: рожденные под беззвездным небом считаются несчастливыми людьми, и все остальные, встречая их, должны залить слюной глаза хьёлу, зловредному демону пути, чтобы тот проложил дорогу жизни в обход несчастий. По первости парни чурались меня именно из-за керма моего рождения, но потом осмелели и, хотя счастливой нашу совместную службу в управе не назовешь, не винили меня в неприятностях, валящихся, как снег на голову. Правда, сплевывать тоже не забывали.
Мальчишка сглотнул, но сделал вид, будто не боится попасть в тень чужих несчастий, и уточнил:
– После Саару или после Аурин?
– После Саару.
Всего в году две «темных» ювеки, на каждую из которых приходятся празднества – Летник и Зимник, ибо нет времени лучше для веселья, чем то, в которое боги закрывают глаза-звезды и позволяют людям чувствовать себя свободными от воли небес.
Глашатай откашлялся, вспоминая заученный текст (наверное, мне единственному на Решетной улице его и надлежало услышать, потому рождения детей в темные ювеки матери избегают всеми возможными силами) и возвестил:
– Рожденных на темной ювеке Саару ожидает начало пути к раскрытию тайн, не бывших тайнами, и обретению того, что не терялось. Благоприятный день – третий.
Получив свои пять симов (одному платить – дорого, а на троих предсказание выходит почти задаром), мальчишка побежал искать других желающих ознакомиться с советами звезд, а я задумался над услышанным.
Начало пути? Ой, как мне не нравится такой поворот событий! Сниматься с насиженного места и куда-то топать? Вот уж нет! Мне совсем неплохо там, где нахожусь. А эти туманности относительно «открытия тайн, которые вовсе и не тайны» и «обретения не терявшегося» – вообще заставляют насторожиться. Что сие означает? Я приближусь к разгадке планов пришлецов? Это неплохо. Но почему «вовсе не тайна»? Неужели цели меннасцев предельно прозрачны? И какое же препятствие мешает мне их распознать? И потом, «то, что не терялось»… Зачем его обретать, если оно здесь, со мной? Ох уж эти звездочеты: призываешь их помочь разгадать одну тайну, а взамен получаешь только тьму новых. Но все равно, заманчиво представить, что знаешь волю небес. Даже если на самом деле она далека от понимания тех, кто всматривается ввысь…
– Доброго дня!
А вот и Гоир вернулся. Выглядит бодро, но в ответ на наши вопросительные взгляды лишь отрицательно качнул головой.
– В Меннасе не намерены идти на соглашение.
– И что теперь?
Кажется, мы трое спросили это в один голос.
Ллаван помолчал, потом грозно улыбнулся:
– Уйдем в свободное плавание!
Тоймены дружно крикнули что-то вроде «йеахх!», выражая радость по поводу наступившей ясности. Я к ним не присоединился, и Гоир, отметив это, кивком пригласил меня на разговор.
В кабинете, порядком опустевшим из-за редких набегов Салима во внеурочное время, было грустно, но покойно. Ллаван сел в кресло, чудом избежавшее цепких рук живчика (наверное, тот посчитал, что нужно оставить хоть одно место для удобного сидения собственной задницы: прочие мягкие кресла были увезены в неизвестном направлении почти сразу же после изъятия наших инструментов и бумаг), я остался стоять, а чтобы было удобнее, прислонился к стене у двери.
– Вы решили так, потому что…
– Мою договоренность разорвали.
– Значит ли это…
– Касательно вас речи не было. Но поскольку до недавнего времени вы работали под моим началом, я освобождаю вас от договоренностей. Задним числом.
Что ж, тоже выход. Прислуживать Салиму мы все равно не будем. Не сможем прогнуться, ибо требуем уважения. Выражающегося в звоне монет лучше всего.
– А дальше?
– Дальше… – Гоир сцепил пальцы рук на животе. – Я имею право на заверение описаний средоточений своей личной печатью, а мое имя что-то, да значит! И мы будем работать, как работали.
– За то же жалованье?
Вопрос получился ехидным, и ллаван скривился:
– Почему за то же? Как будете работать, так и будете жить. Мне не жаль платить вам хорошие деньги, но и вы должны прикладывать усилия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112