Подобное словоупотребление проясняется тем, что, как было сказано выше,
сознание удерживает в своих пределах себя и мир, т.е. дает вещи быть вещью,
а себе - собой. Если учесть, что последнее есть также вещь в свободном и
строгом смысле этого слова (как у Канта: три вещи собственно интересуют
разум - Бог, душа, свобода), то можно выразиться короче, не теряя при этом
в точности: сознание дает вещам быть собой, реализует их.
Может показаться нелепым то, что здесь говорится о "чувстве реальности" в
то время, когда не только чувству, но и самому разуму уже отказывают в
реальности. Этот упрек появляется из того же сна бессознательного
теоретизирования, что и вопрос о критериях реальности. Надежда на решение
последнего питается тайной мечтой о возможности быть бессознательным, когда
не придется тратить усилий и брать на себя ответственность за существование
вещей, поскольку оно будет гарантировано нам логическим выводом или
формулой отбора. Чувство ничуть не менее разума способно предъявлять вещи,
однако ничуть не более, но и не менее, оно способно служить критерием
реальности. Только некое проблематичное, но от того не менее заметное,
"чувство реальности", т.е. сознание и связанная с ним ответственность
способны разрешить "конфликт разума и чувства", конфликт, усугубляемый тем,
что сам разум и само чувство представляют собой скорее вопросы, нежели
готовые к употреблению ответы.
Наше рассуждение, возможно, покажется слишком длинным и банальным тому, кто
и так видит то, вокруг чего оно вертится: мы можем как угодно обосновывать
правильность своего поступка или хода мысли, однако в следующий момент
просто окажется, что все это нам приснилось, и вещи совсем не те.
Правильность, стройность и разработанность логики сна просто не имеют
никакого отношения к реальности, поэтому прежде, чем начать какое-то
рассуждение, необходимо прийти в сознание. Мы сказали, что нет
гарантированного пути в сознание, и здесь также нет никакой новости для
того, кто и так полагает мышление личным делом в том смысле, что путь мысли
совершается под личную ответственность.
Все вещи существуют лишь под чью-то ответственность. Существование вещей -
роскошь, требующая полной самоотдачи. Проясним это на примере процедуры
редукции безответственности, предлагаемой для сравнения с редукцией
феноменологической (Гуссерль так формулирует "первый методологический
принцип всех наших дальнейших размышлений" (Картезианские размышления, I):
"я ... не могу допустить или оставить в силе ни одного суждения, которое не
было бы почерпнуто мной из очевидности..."). Оставим в поле нашего зрения
лишь те вещи, за существование которых мы могли бы держать ответ. "Держать
ответ" здесь значит поставить свою судьбу на существование этой вещи. Если
требуется аналогия, то представим себя Галилеем, держащим ответ перед
инквизицией за дело своей жизни. Не переводя разговор в плоскость моральных
оценок, отметим лишь, что ответ Галилея показывает, что он не взвалил бы на
себя груз требуемой ответственности за реальность гелиоцентрической системы
мира. Такие вещи подлежат редуцированию. В результате подобной редукции
каждый увидел бы лишь несколько вещей, отвечать за реальность которых он
готов до конца. Все прочие "вещи" существуют лишь на уровне повседневного
бессознательного, и более или менее сильное жизненное потрясение (настоящие
вещи) способно пробудить нас от той логики и расчетов сна, которыми они
держатся. Подобная редукция не гарантирует нам выявления реально
существующих вещей (как и любой другой метод теоретизирования она может
превратиться в бессознательную процедуру), однако она, как кажется, имеет
какие-то силы на то, чтобы вновь и вновь ставить перед нами проблему
сознания и реальности вещей.
ПРИМЕЧАНИЯ
1) Соотношение между континуумом и дискретными точечными структурами
подробно рассмотрено в статье [1].
2) Погруженность в дление составляет философский идеал Бергсона. Этот
философ очень точно улавливает ограниченность дискретизации, совершаемой
интеллектом в как бы остановленном потоке. Вообще наше рассуждение, как
легко заметит внимательный читатель, очень сильно совпадает с
бергсоновским. Поэтому хочется обратить внимание на одно, очень важное для
настоящей работы отличие. Попытка философского вживания в дление,
предпринимаемая Бергсоном, представляется нам не только невозможной, но и
бессмысленной. Нашей задачей было описание знания с позиции сознания, т.е.
так, как оно открывается в момент остановки. Иными словами, нам нужно было
рассмотреть не процесс, а событие. Последнее собственно и раскрывает всякую
длительность и процессуальность. Бергсон, как нам кажется, ошибся,
пренебрегая этим обстоятельством. Ему хотелось бы увидеть интеллект
(который может лишь случаться в момент остановки) с точки зрения жизни,
т.е. непрекращающегося дления. Но в длении нет никакой точки зрения. Лишь
событийность знания (интеллекта в бергсоновской терминологии) только
позволяет длению раскрыться как реальности. Жизнь невозможно заметить, не
оказавшись вне ее потока. Поэтому погруженность в дление не дает ничего,
кроме, быть может, душевного комфорта. Но ясность видения возникает лишь в
результате выпадения из времени, в статике, в событии. Именно событие
включает в себя дление, как регулятив. В событии обнаруживается как само
знание, так и его ограниченность. Событие, наконец, оказывается событием
сознания, которое сообщает о себе утверждением "Я мыслю".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84